Но в свое время он свидетельствовал о решительном прорыве в человеческом мышлении — эта величина оставалась непревзойденной по сей день. Нельзя сказать, что у силлогизма нет определенных недостатков. Например:
Все лошади — животные.
У всех лошадей есть копыта.
Таким образом, у некоторых животных есть копыта.
Этот аргумент будет истинным только в том случае, если в мире существует такая вещь, как лошадь. Как это можно показать на примере другого силлогизма, имеющего ту же структуру:
Все единороги — лошади.
У всех единорогов есть рога.
Таким образом, у некоторых лошадей есть рога.
Аристотель назвал свою логику «аналитика», что означает «распутывание». Каждая наука, или отрасль знания, должна была начинаться с первых принципов, или аксиом. От них логически (или распутывая) можно было вывести ее истины. Эти аксиомы определяли область задач для того или иного предмета, отделяя его от не относящихся к делу и несовместимых элементов. Биология и поэзия, к примеру, начинались с общих для обеих этих наук посылок. Так, биология не занималась мифическими зверями и не нуждалась в поэтической форме. Этот логический подход сделал вероятным появление целых отраслей знания, дав им возможность для открытия множества собственных истин. Прошло два тысячелетия, прежде чем эти определения стали излишними, сдерживающими развитие человеческого познания.
Мышление Аристотеля оставалось философией и по прошествии многих столетий, а в Средние века оно стало расцениваться как проповедь, предотвращая дальнейшее развитие. Хотя мышление Аристотеля и выстроило интеллектуальную цитадель средневекового мира, но не его вина, что она стала тюрьмой.
Сам Аристотель этого никогда бы не позволил. Его работы засорены различного вида несовместимыми вещами, которые демонстрируют постоянное развитие мысли. Он предпочитал научное исследование условий мира простым рассуждениям о его природе. Даже в его ошибках подчас можно обнаружить поэтический инсайт (озарение): "злость — это бурление крови вокруг сердца", "глаз является голубым, потому что на него действует небо". Как настоящий грек, в образовании он видел дальнейший путь развития человечества, верил, что образованный человек отличается от необразованного "так же, как живой от мертвого". Однако его понимание места образования не было поверхностно-оптимистическим: "Это украшение в благополучии и убежище в бедствии". Должно быть, в конце своей жизни он был немного педантом, но он ясно показывает, что знает, что такое страдание. Он оставался учителем на протяжении всей своей жизни и никогда не стремился к управлению людьми, однако ни один человек в истории не имел столь продолжительного влияния на мир.
Нам повезло в том отношении, что Аристотель, по-видимому, был хорошим человеком. Он видел цель человечества в достижении счастья, которое он определял как актуализацию всего самого лучшего, на что мы способны. Но что такое это лучшее? По мнению Аристотеля, причиной этого (т. е. лучшего. — Прим. пер.) является высшая способность человека. Поэтому "лучший (и счастливейший) человек проводит как можно больше времени, актуализируя ту причину, которая еще находится в теории". Это довольно наивная точка зрения профессора о природе счастья: гедонизм, преследуемый чисто теоретически. Немногие в реальном мире подошли бы под это определение (в том числе и те, кто не кажутся более счастливыми, чем обыватель, наслаждающийся лотерейным выигрышем).
Похожие возражения относятся и к мнению Аристотеля о том, что мы должны актуализировать лучшее в нас. Сомнительно, что его знаменитый ученик Александр имел целью актуализацию всего самого хорошего, что было в нем, путем причинения страданий и неся смерть несчетному количеству людей. Также можно поспорить и с тем, что Аристотель стремился контролировать подобные выходы за пределы морали с помощью своей знаменитой теории золотой середины.
Согласно этой идее, каждая добродетель есть не что иное, как середина между двумя крайностями. Это напоминает традиционную греческую концепцию сдержанности, упоминавшуюся уже в работах Гомера, который творил на пять столетий раньше Аристотеля и описал события, которые имели место за тысячу лет до рождения философа. Ранним грекам (равно и поздним древним грекам) была очень нужна концепция сдержанности. "Ничего слишком" — это выражение вскоре было принято как одна из самых влиятельных максим для руководства в моральной области. Такова была их избыточная энергия, которая часто приводила к излишествам, пока не была направлена в мирное русло. Неуравновешенное и разгульное поведение ассоциировалось с поклонниками культа Диониса; темные аспекты этого характера и ритуала сохранились в греческой трагедии; террор и суеверия — вот обратная сторона ранней классической эры. Чтобы из такого хаоса смогли появиться философия, математика и художественное мастерство, была необходима высшая форма сдержанности.
Характерно, что Пифагор даже предпринимал попытку измерить эту сдержанность математически, так, чтобы можно было вычислить середину между двумя крайностями. Все, что было сверх меры или принципиально неизмеримо (как, например, бесконечность), считалось злом. Точность стала расцениваться как благо. (Наиболее сильные элементы этого до сих пор узнаваемы в западной философии.)
Платону было присуще многое из этого, так как он имел склонность ко всему математическому и абстрактному. Аристотель, напротив, противился математическому подходу к морали. Добро нельзя определить из одних только абстрактных соображений;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12