у Боккаччо в старости сказалась ограниченность его класса.
Его герои упрекают женщину, завидуя ее гербам, ее родовитости.
Он упрекает ее в чувственности и чревоугодии. Он вспоминает не только измены женщины, но и свои расходы на ее прокорм.
«Вообразила она себе, что особая красота женщины в полных, румяных щеках и развитых, выпяченных ягодицах… пока я постился, в видах сбережения, она питалась каплунами, макаронами с пармезаном, которые пожирала, как свинья, не с блюда, а в миске… Ей требовались молочные телята, серые куропатки, фазаны, жирные дрозды, голуби, ломбардские похлебки, макароны с начинкой…»[12]
Перечисление продолжается долго.
Так писал счет за съеденное прозаик, воспевший рыцаря, сжарившего прекрасного сокола на закуску любимой.
То время, которое начало осознавать себя в Боккаччо, в нем же показывало то, что потом будет осмеяно Мольером, то, что уже завядает и осыпается.
Попытаемся не мерять, не учитывать времени, ведь мы его столько уже отсчитали; не будем верить только ему, человек не одинок.
Возьмем не свой возраст дня, а возраст своего понимания искусства. Волна истории, которая подымала нас, опыт старика помогают понять, что видишь.
Волна истории подняла Боккаччо, как волна моря когда-то подняла Одиссея, но волна бедствия, не все смыв, ушла.
Не время ушло – ушел сам молодой Боккаччо, только отметив на берегу уровень своего понимания так, как волны отмечают высоту прибоя на камне.
Поговорим о времени, об опыте, об уроках истории, о жизни, которая учит слагать прозу и стихи.
Будем прошлогодним снегом, растаем, прошумев в реках, вернемся дождем и волной.
Постараемся же понять, что искусство – это также явление жизни и новое ее познание. Оплачем мертвых, если они перенесли старость в свои последние книги.
Великий писатель умер в 1375 году, уплатив все долги. На надгробии вырезан его портрет и эпитафия, им сочиненная: «Под этим камнем лежат прах и кости Иоанна, душа его предстоит богу, украшенная трудами земной жизни. Отцом его был Боккаччо, родиной – Чертальдо, занятием – священная поэзия».
Все это изложено стихами.
Под стихами Боккаччо идут другие, принадлежащие его другу Салутати. В стихах перечисляются книги писателя: эклоги, Географический словарь, книги о великих мужах и женщинах, Генеалогия богов.
На доске высечен герб старика: лестница из четырех перекладин косо уходит вверх.
Ни в первой, ни во второй эпитафии «Декамерон» не назван.
Человек ушел косо вверх.
Труд его жизни не попал ни в могилу, ни в намогильную надпись.

Рождение нового романа

Начало разговора о романе «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский»

О возрасте, времени и ветре

В старом китайском театре была традиция, помогающая изобразить возвращение воина к себе домой, на родину.
Воин, уже несколько сутулый от возраста и от тяжести театрального костюма, приходит к порогу дома.
Сцена пуста, декорации дома нет. Воин хочет войти, делает широкий шаг и вдруг начинает тереть лоб: он забыл, как низка притолока дома, и ударился о нее, входя.
Так я отношусь к старой своей работе «Как сделан „Дон Кихот“. Трудно войти в ее условный, задорный мир с низкими потолками. Заглянем в нее, не входя.
Это было построено в 1920 году, напечатано в 1921-м, оставлено в 1931-м.
В той статье доказывалось, что образ Дон Кихота создался как бы в результате технического взаимодействия повествовательных схем и сообщений тогдашней науки, сведенных вместе при написании произведения.
Сервантес как будто несознательно придал своему безумному герою материалы из различных словарей и справочников; он, нанизывая материал и механически противопоставляя мудрость и безумие, создал тип, который получился так, как получается «наплыв» в результате двух съемок, сделанных на одну и ту же пленку.
Я говорю об этой статье потому, что ее иногда упоминают и цитируют на Западе и, таким образом, она существует, хотя и незаслуженно, потому что ею упрекают наш сегодняшний день и в то же время лишают человечество одного из его оружий – благородной истории человека с высоким нравственным идеалом.
Итак, начинаю сначала.
Дело было больше чем триста пятьдесят лет тому назад.
На галерах гребли длинными веслами каторжники, но основным способом двигать корабли становились паруса.
Росли паруса на кораблях.
Рабле даже описал государство, питающееся ветрами, подразумевая Голландию.
Плыли по морям, руководствуясь указаниями намагниченной стрелки. Арабы и португальцы уже составляли новую карту, с трудом используя географическую сетку, придуманную под Самаркандом.
Не только было доказано, что земля круглая, но даже перестали об этом спорить.
Нашей планете даже позволили вращаться вокруг солнца, с тем условием, чтобы от этого ничего не изменялось на ее поверхности.
Но жизнь людей на уже познаваемой земле изменялась.
Одни дороги начинали зарастать травой, другие начинали пылить еще больше.
Пена корабельных следов перерезала океаны. Каравеллы Колумба, ища короткую дорогу к стране корицы и перца, наткнулись на новую страну, которую назвали потом Америкой.
Русские овладели Волгой и через Сибирь двигались к Тихому океану.
Исполнились предсказания Сенеки: Фула перестала быть границей известного мира.
Все изменилось: стальные латы пробивались свинцовыми пулями, книги печатались свинцовыми буквами.
Пехота, артиллерия и эскадроны дисциплинированных всадников в сражении заменили рыцарей.
Ветер двигал корабли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35