Дядюшка Манчен прислал матушкины украшения вместе с тяжелым сундучком марок — моим приданым. В его письме было одно место… там, где он передавал слова отца, сказанные, когда открылся мой побег: «Руат поглотил моих женщин, и если Нерилка предпочла его родному холду, она мне больше не дочь».Дядюшка, добрая душа, решил — пусть лучше я узнаю об этом от него. Но он соглашался с тем, что я все сделала правильно, и желал мне удачи. О, как я хотела, чтобы эта добрая удача была столь же зримой, как драгоценные камни, и я могла показать ее Алессану! С большим удовлетворением дядюшка добавлял, что поворот в моей судьбе привел Анеллу в бешенство. Она не поверила сказке о моем падении со скалы, считая, что я в тоске и печали скрываюсь где-то в холде. После долгих розысков ей пришлось в конце концов сообщить Толокампу о пропаже. Но отец был бессилен; пока не пришло письмо Алессана, он не знал, где я скрываюсь.Семьи бездомных, на переполненных повозках и подводах, прибывали непрерывным потоком. Мы с Оклиной кормили их, отправляли женщин в теплые бассейны холда, стараясь оценить достоинства и недостатки наших новых поселенцев. С мужчинами беседовали Тьеро, Даг, Пол, Сэйл и Дифер, обычно — за миской супа и чашкой кла. Удивительно, но решающее слово часто принадлежало Фергалу; он общался с детьми, по крохам собирая информацию, и Алессан всегда выслушивал его мнение.Несмотря на недавнее бедствие, Руат сохранил свой престиж и оставался притягательным центром для многих, лишившихся своих холдов или желавших поселиться в новом месте. К нам устремились младшие сыновья из правящих фамилий Керуна, Телгара, Тиллека и Плоскогорья; эти люди, в основном — молодые, были превосходными руководителями. Начали прибывать ремесленники, направленные своими Цехами; с ними шли фургоны, до верха груженные материалами и инструментом. Пустые залы, комнаты и переходы Руата постепенно заполнялись людьми; в домиках предместья вновь раздавались женские голоса и звенел смех детей, затевавших игры на танцевальной площадке и в окрестных лугах. Разбив их на группы, Тьеро возобновил школьные занятия. Теперь, куда бы я не пошла, меня встречали радостные лица и веселые приветствия. Постепенно наши унылые и мрачные трапезы оживились, обретая видимость былой непринужденности и сердечности. Так продолжалось до тех пор, пока М'барак, служивший посыльным между Форт Вейром и Руатом, не объявил о приближавшемся Запечатлении.Тут каждый из нас вспомнил о Морите, Лери, Орлите с ее выводком — и об Оклине. Хотя Алессан никогда не упоминал о своих намерениях насчет сестры, я не сомневалась, что ей будет позволено занять место среди претендентов на Площадке Рождений Форт Вейра. Все мы понимали, что частые визиты Б'лериона в Руат обусловлены не только обычной вежливостью и нетерпением влюбленного всадника.Итак, однажды Алессан поинтересовался, есть ли у меня приличествующий событию наряд. Тон у него был довольно мрачный.— Ты не хочешь идти? — спросила я.— Хочу, не хочу! Разве это важно? Лорд и леди Руата должны присутствовать на Запечатлении! К тому же, Оклина станет еще больше волноваться без нас… — Быстрый взгляд на его лицо подсказал мне, что иного решения я и не могла ожидать. — Загляни в сундуки моей матери. Ты слишком высокая, чтобы носить ее одежды, но там, помнится, были ткани…Глаза его подернулись грустью и, резко повернувшись, он зашагал в купальню — отмываться после утомительного путешествия в один из дальних холдов, предпринятого в тот день.Вечером он был у меня — как всегда, внимательный и усердный; заснули мы только под утро. Я не сомневалась, что ребенок еще не зачат, и эта неудача наполняла меня спокойствием. Сейчас лишь одно казалось важным — то, что Алессан будет жить еще по крайней мере месяц. Он вызывал мой интерес с тех пор, как Суриана поселилась в Руате, но теперь я испытывала совсем другие чувства… Теперь он жил в моем сердце и столь много значил для меня, что раньше я не могла бы этого представить при самом необузданном полете фантазии. Я дорожила каждым его случайным прикосновением, ловила каждое слово, жест, взгляд… Я копила их подобно скупцу, алчно стяжающему марки, чтобы питать свои мысли и глаза, когда Алессана не было рядом.Вместе с Оклиной и двумя женщинами, владевшими иглой, я склонялась над платьем из мягкой красной ткани. Эта работа была наслаждением; сердце мое пело, с каждым днем все больше избавляясь от тяжкого груза. Когда мы все вместе сидели над шитьем, моя новая сестричка начинала щебетать, рассказывая всякие истории о своем холде, смешные или грустные… и в некоторых упоминалась Суриана. Оклина знала уже, что разговоры о моей любимой подруге не расстраивают меня — эта боль отгорела и прошла.Нудная и не слишком приятная работа, которой занимались мы с Алессаном, начала затягивать меня. Я стала находить своеобразное удовольствие, закладывая основы наших новых предприятий, принимая и расселяя прибывающих холдеров и ремесленников. Мы были вынуждены соблюдать жесткую экономию, и мой сундучок с марками не раз поддерживал наши начинания. К счастью, покойная матушка научила меня управляться с делами холда.Главная мастерская целителей с благодарностью возместила Руату материалы и труд по изготовлению вакцины. Алессан, стиснув зубы, принял этот скромный заработок. Гордость его страдала, но марки мастера Капайма позволили нам оплатить изготовленные Цехом кузнецов плуги, каркасы повозок и колеса. По вечерам мы с Алессаном заполночь сидели над своими расчетами и записями; мы согласно трудились в тишине, которую нарушала только Оклина, приносившая скромный ужин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41