Этот столик, за которым мы сидели, ты делаешь резервированным столиком на два человека и говоришь, что это столик Лугачевой и ее спутника. Договорились?
– Да.
– Здесь мы вешаем ее портрет. Дома у нее есть ее портрет, написанный какой-то художницей. Мы дарим его тебе.
Лугачева подхватывает:
– Еще, Торнике, обязательно нужно место для музыкантов. Мало ли – иногда я выйду и чего-нибудь спою.
Я говорю:
– Торнике, дорогой, это она иногда споет, когда мы сюда придем. Но ты можешь распространять слухи, что она здесь каждый вечер поет. И вся Москва повалит послушать песню «Арлекино» в ее исполнении.
Торнике сказал:
– Слушай, дорогой, какие гости хорошие! Все, никакой «Сакартвело»! «Арлекино» с завтрашнего дня!
Торнике свой бизнес чувствует идеально. В одну секунду он изменил все, ради чего собрались именитые грузинские гости, и действительно назвал ресторан «Арлекино». Но ни он, ни я не рассчитывали на тот прилив публики, который вскоре начался. Народ просто попер в это Одинцово, там началось что-то немыслимое, все стоянки и подъезды к дому были забиты шикарными машинами, у Торнике были из-за этого скандалы с местными жителями. Даже КГБ принимал в этом участие. Торнике однажды пригласил в ресторан Славу Цеденбала, известного московского плейбоя, сына хозяина Монголии, официального представителя Монголии в СЭВе. Цеденбал поехал в Одинцово на своем «мерседесе» с дипломатическими номерами, но по дороге его остановила милиция: «Куда направляетесь?» – «В ресторан «Арлекино» – «А чего вы там не видели?» – «Там Лугачева поет». – «Откуда у вас такая информация?» – «А меня хозяин пригласил». – «Вам туда нельзя, вы иностранец. Разворачивайте машину». Цеденбал уехал. На следующий день Торнике вызвали на Лубянку. Следователь спросил: «Это правда, что у вас голая Лугачева на столе танцует?» А на самом деле мы приезжали туда раз в две недели, сидели тихонько в уголочке, клевали свое лобио, обсуждали дела и уезжали, не особенно выпивая, потому что я был за рулем. Но шум от этих визитов стоял огромный – Лугачева поет в «Арлекино»!
И в новогоднюю ночь мы тоже были в этом ресторане. Там, конечно, был полный сыр-бор, Лугачева пела, мы с ней танцевали. Но самое интересное, что большую часть этого вечера мы провели вовсе не за столом, а на кухне ресторана, где стоял телевизор, потому что по телевидению показывали новогодний «Огонек». В этом «Огоньке» должна была состояться премьера песни «Все могут короли», и нам было очень важно увидеть, вырежут ее или не вырежут? А если не вырежут, то в каком месте поставят? Потому что по тем временам все было возможно. Эти новогодние «Огоньки» возили в ЦК КПСС, там их отсматривали унылые начальники на предмет нежелательных подтекстов, что-то вырезали, выстригали, «чистили», одним словом.
И вот мы сидели в углу кухни на какой-то грязной лавке, вокруг бегали официанты, повара нас иногда чем-то подкармливали и никак не могли понять, почему мы в новогоднюю ночь уставились в такой маленький, размером 9 на 12 сантиметров, черно-белый телевизор, который и даром никому не нужен. А мы ждали – проскакивает или не проскакивает песня, текст которой написал Леня Дербенев и которая была совершенно двусмысленная, она воспринималась как некий вызов власть имущим. Вообще надо сказать, что Дербенев в этом отношении был просто гений. Он был очень эрудированный человек, читал все – от детективов до древних философов, увлекался Гурджиевым, и у него была огромная картотека каких-то выписок, цитат, памяток. Однажды он показал мне свою литературную кухню:
– Смотри, вот видишь, в картотеке перечеркнута одна страничка. Там была записана мысль: настоящего нет, есть только прошлое и будущее. Это из древнеиндийского философского трактата. Вот из этой мысли родилась песня «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь». Или строчка Пастернака «Прощайте, годы безвременщины». Я использовал эту идею в знаменитом шлягере из «Бриллиантовой руки», в песенке о проклятом острове, где нет календаря. Все понимали, что это про СССР. Вот такая у меня технология творчества, я же не сочинитель по вдохновению, я все время должен быть в форме.
Но слава Богу, песня «Все могут короли» проскочила тогда в новогоднем «Огоньке» и, конечно, уже назавтра стала шлягером, ее запела вся страна. А мы с Аллой из этого ресторана поехали в Переделкино к фотографу Валере Плотникову, моему другу детства; он тогда был женат на дочери писателя Льва Кассиля Ирине. И мы на этой писательской даче продолжили наш новогодний вечер. Я попросил тогда Валеру сделать Аллины фотографии, которые совпали бы с ее сценическим образом. Потому что к этому моменту у меня уже возник план, что ей дальше делать на эстраде, какой, исходя из того, что для нее органично, создать ей имидж и как вдолбить его в сознание советского народа. План был такой.
Первое - это театр Аллы Лугачевой, обыгрывание предметов, декораций, костюма, то есть театрализация песни, что по тем временам никому в голову не приходило. Тут наудачу как раз подвернулся эстонский режиссер с желанием снять о ней какую-нибудь передачу для телевидения. Алла сказала: «Вот Сашечка, пусть он с вами поговорит». Мы сели, я ему предложил: пусть это будет фильм с названием «Театр Аллы Лугачевой», в нем будет каждая песня, как маленький спектакль, будет такой порядок песен, такие-то сценические эффекты, такие съемки на натуре, а такие – в интерьерах. Они так и снимали, я приезжал на съемки, а потом участвовал в окончательном монтаже. Но конечно, я нигде себя не выпячивал, никаких гонораров и титров себе не попросил, я это делал для своей любимой девушки, как подарок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88