Долго он шел, внимательно осматривая окрестности за пеленой знойного марева, выискивая подходящую скалу: такую, чтобы труп сына не скатился на землю-кормилицу, когда хищные птицы и дикие звери начнут рвать его на части...
Приближался полдень, то время суток, когда все живое в этом краю спешит спрятаться в благодатной тени или в глубине своих нор. Едкий пот застилал глаза вельможи, а жгучие лучи солнца словно пытались воспламенить его шерстяной, мокрый под мышками, хитон. Дышал он тяжело, с хрипом, как загнанный зверь - ни одного грана влаги не было в раскаленном воздухе. Как утверждали жрецы Мемфиса, уже более сотни лет здесь, в окрестностях столицы, не выпало ни единой капли благодатного дождя. И, быть может, Прексасп остался бы здесь навсегда, рухнув на текучий песок, сраженный солнечным ударом, если б поиск затянулся. Но вельможе посчастливилось, судьба готовила ему другой удел, и за очередным барханом он нашел, наконец, то, что искал, и до самых сумерек просидел над холодным трупом сына в тени, отбрасываемой нависающей над ним вершиной известняковой скалы. На следующий день, когда он вышел из шатра, многие в лагере не узнали вельможу - волосы на его голове стали белыми, и даже в густой волнистой бороде заструились тонкие серебряные нити.
В лагере персов, среди утомленных от непривычного бездействия и истосковавшихся по родным и близким воинов Камбиза с быстротой лесного пожара распространились слухи о странном недомогании владыки, с которым опытные знахари и маги не могут ничего поделать. К тому же приближалась зима, и поредевшие полчища азиатских воинов ждали приказа о возвращении в Персиду. Особенно нетерпеливыми были рядовые воины - меченосцы и метатели дротиков; игра в поистертые кости и в "чет и нечет" уже набила оскомину и не могла, как в первые дни, сгладить их однообразные, словно окружающая местность, будни. Раздраженные, готовые вспыхнуть подобно раданаку [раданак (мидийск.) - нефть] при малейшей обиде, завоеватели обнажали свои акинаки по любому поводу и без малейшего повода, и кровавые поединки между представителями различных племен Азии стали повседневным явлением, хоть и пресекались неукоснительно привлеченными звоном оружия военачальниками, беспощадными к нарушителям дисциплины.
В последствии никто из персов не мог вспомнить, кто первым принес в наэлектризованный лагерь не лишенную правдоподобия весть о том, что единокровный брат Камбиза, младший сын Кира Бардия поднял мятеж на родине, и вся Персида и Мидия уже подчинились тому, кто отменил подати и военную службу на три года. Многие в лагере не верили этим непроверенным слухам, но все-таки спешили распространить их дальше, дабы они могли достичь царского шатра и заставить Камбиза отказаться от новых честолюбивых замыслов, заставить его вернуться во главе сохранивших ему верность войск на вышедшую из повиновения родину.
Однако сам царь еще долго оставался в неведении - никто из вельмож не решался сообщить царю то, о чем шептались даже обозные рабы. Но когда в лагере появился глашатай, посланный Бардием (о том, что царским троном завладел самозванец, а истинный Бардия, сын Кира, убит, знал достоверно только Прексасп) и объявил собравшимся воинам, чтобы они не подчинялись приказам Камбиза, а, выстроившись в боевые колонны, самостоятельно возвращались к родным очагам по уже знакомым дорогам, последние сомнения даже самых верных царю персов рассеялись - слухи оказались достоверными. Вестник Бардии призывал воинов смять царских телохранителей, связать Камбиза и с кляпом во рту доставить его в Персиду, бросить к ногам истинного владыки, любимца Ахурамазды. Связать того, кто своими неслыханными злодеяниями против людей и нечестивыми поступками по отношению к бессмертным богам опозорил доброе имя благочестивого Кира!
Смелая речь мужественного глашатая пришлась по сердцу воинам, и они громкими криками одобрения не раз прерывали его.
Только тогда поразившая его весть достигла ушей Камбиза, и он тотчас же велел призвать к себе Прексаспа.
- Прексасп! - обратился он к явившемуся на его зов вельможе. - До сих пор я знал тебя как самого верного, самого исполнительного своего слугу. Ты всегда отличался беспрекословностью, точностью исполнения любого моего повеления. И я, посылая тебя с тайным наказом в крепость Сикайтавати, ни мгновения не сомневался, что ты исполнишь все в точности. Но ты не оправдал моих надежд, ты не исполнил моего наказа, ты обманул ожидания своего владыки, и вот закономерный результат: Бардия вышел из повиновения, то, чего я так боялся, свершилось! Он восстал, и теперь персам предстоит воевать друг с другом, а не покорять соседние народы во славу Ахурамазды! Что ты скажешь в оправдание?
- Владыка, - не замедлил с ответом Прексасп. - Я и сам теряюсь в догадках, от чьего имени ораторствовал этот глашатай, пользуясь своей неприкосновенностью, освященной традициями и богами. Если верно, что мертвые не оживают, то глашатай послан кем угодно, только не Бардией. Я убил его ударом акинака, выполняя твою волю. Верь мне, владыка, Бардия мертв, я убил его, я лишил его жизни так, что ни один человек не проведал об этом!
- В таком случае, кто послал в мой лагерь глашатая?
На этот раз Прексасп задержался с ответом.
- Мне кажется, владыка, я знаю, кто сейчас восседает на троне Кира в Сузах, - ответил, наконец вельможа. - Это маг Гаумата, брат мага Губара, мидийца, твоего домоуправителя. Ведь Бардия и Гаумата были похожи как две капли воды. Видимо, преступные братья воспользовались поразительным сходством царевича и Гауматы, и, заручившись поддержкой мидийских вельмож, не участвующих в походе, решились отнять у тебя власть над народами Азии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56