..
– Конечно, нет, – прошептал тот, поднимаясь с пола и на четвереньках добираясь до Гоши. – Эти датчики установили наши друзья… Те, которые только что сняли торпеду с подвески и взвели ее боевой механизм!
Он почти уткнулся лицом в табло.
– Они измываются над нами… Датчик времени на торпедах… Обхохочешься… Они хотят, чтобы мы знали, сколько осталось до взрыва. В этом и заключается гуманный садизм этих парней! Считайте, сколько вам осталось – «все по-честному»…
Поднявшись на ноги, он схватил Гошу за руку и, как куклу, оторвал его от пола.
– Пятнадцать минут, Гоша. – Он шагнул к распахнутому люку. – Быстро собирай людей и уводи с авианосца. Сейчас же! – закричал он, дико тараща глаза, видя, что Гоша и не думает торопиться.
Макаров присел над люком.
– Уводи людей…
– Нет, – оттолкнув Макарова, Гоша быстро сел и спустил ноги в люк. – Знаешь, в чем разница между нами? Я всю жизнь отвечал только за себя.
Макаров не успел опомниться, как Гоша, двигаясь как гимнаст, спустился вниз, так что только одна голова его торчала из темноты. Освещенный бледным солнечным лучом лоб его блестел от пота.
– Ты знаешь, куда потом вести людей, я – нет!
– Гоша!
Тот спустился еще на одну ступень.
– Макаров, приятно было иметь с тобой дело.
Склонившись над люком и не особо надеясь на ответный жест, Макаров опустил в люк руку с распростертой ладонью.
И вздрогнул, когда понял, что Гоша пожал ее.
Нельзя было терять ни секунды.

ГЛАВА 4

Почти три десятка людей столпились у подъемника, собранного Гошей в тот день, когда они с Донованом впервые оказались на авианосце.
– Двигайтесь! – торопил Макаров, понимая, что люди и так спешат убраться с корабля как можно быстрее.
Сложнее всего пришлось с Левшой и беременной девушкой. Слабый после ранения и возвращенный к жизни филиппинцем, Левша еле переставлял ноги. Но и он спешил. Стиснув зубы, он перебирал трос руками. Внизу его уже встречали. На истерику той, что и по ровной поверхности передвигалась с трудом, никто не обращал внимания. Вместе с девушкой, рискуя упасть с высоты двадцать метров, спустился сам Макаров. Он поддерживал ее свободной рукой, а барабанную перепонку ему разрывал беспрестанный визг девушки. Оказавшись на земле, она успокоилась.
Макаров посмотрел на часы. Четыре минуты. Столько осталось до взрыва тонны тротила. Достаточно, чтобы убить всех.
– Уходим в долину! – приказал он, убедившись в том, что Питера крепко держит за руку Дженни.
Закинув на плечо руку Левши, он в последний раз посмотрел на корабль.
Макаров должен был уйти с него последним. Но он ушел, оставив в трюме Гошу.
– Атаман, будьте искренни, – услышал он голос Левши. – Где наш доблестный геолог?
– Там, где ему положено быть.
– В недрах, – не глядя на Макарова, сказал Левша. – Я понял. Что вы задумали?
Схватив его за руку, Макаров двинулся в сторону уходящих в долину людей.
* * *
Спускаясь, Гоша попытался сообразить, сколько ступеней он перебрал руками. Считать их он начал минуту назад и уже сейчас знал, что – тридцать. Пытаясь сообразить, сколько времени он их не считал, сравнить это время с тем, что подсчитывал, Гоша окончательно запутался. Даже по самым приблизительным подсчетам выходило, что он обеими руками подержался как минимум за пятьдесят ступеней – приваренных к двум вертикальным трубам обрезков арматуры.
«Меж ступенями – полметра, – думал он, прижав лоб к одной из них. – Значит – двадцать пять метров… Макаров говорил, что от ватерлинии до верхней палубы – двадцать…»
– Значит, скоро я ступлю в трюм… – прошептали его губы.
Он устал. В висках стучала кровь. Чтобы хоть как-то успокоиться и не впасть в панику, он обхватил ногой трубу, сцепил пальцы в замок и расслабился.
И пришла в голову мысль – неожиданно, удивляя, – а променял бы он свое сегодняшнее положение на то, что теперь является ему во снах, заставляя встречать рассвет в поту?..
Колония строгого режима, 2008 год. Гоша…
Лежа на спине, он трогал пальцем и пересчитывал гнутые ромбы в панцирной сетке спящего над ним Гуронова. И каждый раз, дойдя до середины, где, словно наполненный водой подвесной потолок, свисал зад зэка, сбивался. Четыреста с лишним. Еще ни разу он не досчитал до пяти сотен. В глазах рябило, темнота окончательно забивала взгляд.
Голубой, почти неземной свет, похожий на глубину Средиземноморья, покрывал навощенный пол и отражался мертвым пятном в потолке. Запах прелых носков, нечистого нижнего белья, придавленных потными, немытыми телами постелей.
«Это символично, – думал он, – что я не могу досчитать. Пятнадцать лет и ни месяцем меньше», – он мысленно, в который раз, произвел вычисления. Привычка считать в уме быстро всякий раз выводила одно и то же число – пять тысяч четыреста семьдесят пять дней. Как и вчера, добавил високосные дни. Вычел те, что минули. Стало на тридцать два меньше. Но как ни старался, не менялась даже вторая цифра в числе.
«Сколько мне будет, когда я выйду?»
Тут подсчеты были проще. Сорок плюс пятнадцать. Пятьдесят пять. Размятый зоной, без зубов, с туберкулезом, желтушного вида. Согбенный старец. Если повезет. Если нет, закопают неподалеку отсюда, под палкой – не под крестом – с номером. Так положено. Впрочем, забирать его все равно некому.
Натянув одеяло до подбородка, он перевернулся на бок и замер. На него смотрели из полумрака два белых, словно смазанных жиром, глаза.
– Две тысячи пятьдесят четыре.
– Что? – переспросил Гоша.
Старик затянулся сигаретой – его никто не карал за курение в бараке, и прикрыл глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12