А большая машина – чудо непостижимой сложности.
– Да, это все наши гости говорят. Гостей-то у нас, впрочем, бывает мало. Очень уж мы тут в стороне от всех дорог. И местных жителей негусто. Девушки наши по большей части из дальних деревень.
– Девушки, – отозвался я, оглянувшись на неподвижные фигуры. – Почему это, сэр, почти на всех фабриках работниц любого возраста называют девушки, а не женщины?
– А-а, вы об этом? Да потому, наверно, что, как правило, они незамужние. Я об этом как-то не задумывался. Вот и нам здесь замужние не нужны. Сегодня она здесь, а завтра, глядишь, уволилась. Нам работницы нужны только постоянные: двенадцать часов в день, и день за днем, все триста шестьдесят пять дней, кроме воскресений, Дня благодарения и постов. Это у нас такое правило. Ну вот, а раз замужних мы не держим, то тех, которых держим, и называем правильно – девушки.
– Значит, все это девицы, – сказал я и невольно поклонился, отдавая грустную дань их бледной девственности.
– Да, все девицы.
У меня опять появилось то странное ощущение.
– Щеки у вас еще бледноватые, сэр, – сказал он, внимательно ко мне приглядевшись. – На обратном пути берегите. Боль еще не прошла? А то это плохой знак.
– Я не сомневаюсь, – ответил я, – стоит мне выбраться из Чертовой Темницы, и я почувствую облегчение.
– Ну да, зимний воздух в долинах или в ущельях или в любой низине гораздо холоднее и злее, чем в других местах. Вы не поверите, а здесь сейчас холоднее, чем на вершине Вудолора.
– Вполне возможно, сэр. Однако время не ждет. Пора мне в дорогу.
С этими словами я снова укутался в пальто и меховой шарф, сунул руки в большущие котиковые рукавицы и вышел на колючий морозный воздух, где мой бедняга Вороной совсем застоялся и залубенел от холода.
И скоро, закутанный в меха и погруженный в раздумья, я поднялся из Чертовой Темницы.
На Черном перевале я остановился и еще раз вспомнил Темпл-Бар. А потом проскочил перевал, совсем один, наедине с непостижимой природой, и воскликнул: «Ох, Рай для Холостяков!» и «Ох, Ад для Девиц!»
1854

1 2 3 4 5 6 7 8 9