Учиться. Учиться по-настоящему. Как этот молодой руми.
Давид показал пальцем на гудрон.
– Трудно?
– Не очень. Главное, грязно.
– А зачем рукавицы?
– Рак.
Абделазиз улыбнулся.
– Я не всегда настилаю гудрон. Я опалубщик.
– Опалубщик?
– Я налаживаю опалубку для бетона.
– Ты плотник?
– Она не из дерева, из металла.
– Опалубка из металла?
– Не всегда. Для шершавых частей – из дерева, для гладких – из металла.
Абделазиз опять весело засмеялся:
– Да ты ничего не знаешь!
Давид покачал головой. Это правда, он ничего не знал. Идеи. Идеи, воспринятые из книг. Но о вещах – ничего.
– Ты что изучать? – сказал Абделазиз.
– Социологию.
– Социологию? – с трудом повторил Абделазиз.
– Науку об обществе.
Живые глаза Абделазиза весело сверкнули.
– А потом? – спросил он добродушно. – Ты изучаешь общество, а изучив, переделаешь его?
– Надеюсь.
Абделазиз засмеялся. Давид жадно глядел на него, пораженный этой жизнерадостностью и энергией. Обычно глаза у алжирцев были грустные.
– А ты борешься? – спросил Давид. И поскольку Абделазиз непонимающе поднял брови, повторил: – Политическую борьбу ты ведешь?
– О, знаешь, – сказал Абделазиз, пожав плечами, – политическая борьба? В стране, которая тебе не родина? – И он продолжал: – И вообще для меня не это сейчас главное.
– А что же главное? – сказал Давид.
Он был так возмущен, что у него даже упал голос. Смуглое лицо Абделазиза затопил матовый темный румянец, и он убежденно сказал:
– Учиться и сдать экзамены. – И он добавил с внезапным жаром: – Я отдал бы десять лет жизни, чтобы сдать экзамены.
Наступило молчание, и Давид сказал все тем же упавшим голосом:
– Какие экзамены?
– На аттестат об окончании начальной школы, а потом на диплом о профессиональной подготовке, может, на токаря. – И поскольку Давид молчал, он добавил: – Получив разряд, я стал бы квалифицированным рабочим,
– А на черта? – сказал Давид.
Абделазиз улыбнулся его наивности.
– Ну как же, у квалифицированного рабочего выше заработок, его уважают, и работа интереснее.
Давид опустил глаза. Прошла секунда. Абделазиз нравился Давиду, но стремления у него были мелкобуржуазные. И, однако, разве его стремления не вытекали в значительной степени из его положения? Можно ли ставить ему в упрек, что он хочет выбраться из дерьма? И даже то, что он считает это «главным»? Давид поднял глаза, поглядел на Абделазиза, не зная, что еще сказать ему. Молчание затягивалось
– Куришь? – спросил он.
– Да.
– Погоди, – сказал Давид торопливо. – У меня есть курево.
– Да не стоит, – сказал Абделазиз вежливо.
Давид вытянул из пачки последнюю сигарету и просунул руку через окно.
– Мне не подойти, – сказал Абделазиз, – завязну. Бросай!
Давид отвел руку назад и бросил сигарету. В ту же секунду Абделазиз наклонился вперед, вытянув перед собой руки. Сигарета описала дугу, вертясь в воздухе, порыв ветра подхватил ее, и она упала в свежий гудрон. Абделазиз выпрямился, лицо у него было расстроенное.
– Обидно, – сказал он. – Пропала твоя сигарета.
Они помолчали. Они глядели на грязную сигарету, почерневшую, пропащую. Это была неудача. Они чувствовали, что их постигла неудача. Абделазиз топтался на месте, и Давид понял, что ему хочется уйти.
– Завтра тоже будешь работать здесь? – сказал Давид.
– Да.
– Увидимся?
– Да.
Они помолчали.
– Послушай, – сказал Давид, – если мы не увидимся, приходи ко мне в общагу, корпус 3. – Он назвал этаж и номер комнаты.
– Корпус 3, – повторил Абделазиз без всякого энтузиазма. – Привет, – сказал он смущенно.
– Привет.
Абделазиз пошел, не оборачиваясь, и присоединился к своим товарищам. Они сидели бок о бок, положив руки на колени. Один из них поднял на Абделазиза утомленные глаза и сказал по-арабски, возмущенно взмахнув руками:
– Ну, это еще что за новости?
– Ничего, – сказал Абделазиз, – я разговаривал с этим симпатичным руми.
Тот остановил на нем свой грустный взгляд, несколько раз покачал головой и сказал низким гортанным голосом:
– Симпатичных руми нет. Нет. Нет.

III

Мало радости идти сейчас в рест, проторчишь в очереди часа полтора. Если б еще с девочкой, а то стой один. К тому же бутерброд с сосиской в кафетерии стоит всего франк, экономия сорок сантимов, можно выпить кофе в баре реста. Менестрель был почти уверен, что встретит там кого-нибудь из ребят. Он спустился, пританцовывая, по лестнице корпуса В – ступенька, две ступеньки, пируэт на площадке; мысль о страшилах он решительно подавил, там будет видно, в конце концов, не так страшен черт, как его малюют. Он вышел в центральную галерею. В этот час галерея была заполнена студентами, лекционные аудитории изрыгали их сотнями. Менестрель (1,73 м, но при известной настойчивости в ближайшем будущем 1,75 м ) выпрямился во весь рост и с трудом проложил себе путь в кафетерий. Едва хлеб с сосиской оказался у него в руках, он понял, что бутерброд – несмотря на свой стандартный размер – смехотворно мал. Под ложечкой сосало, голова кружилась, ноги подкашивались, в мыслях путаница: через два часа ему опять захочется есть, а брюхо будет нечем набить до семи. Он вернулся в центральную галерею с уже наполовину съеденным бутербродом – спокойно, растянем удовольствие, будем жевать тщательно. Он шел небольшими шажками, точно, замедлив движение, можно было продлить процесс еды.
Около больших лекционных аудиторий Менестрель заметил служителя Фейяра, оживленно беседовавшего с каким-то сослуживцем. Он тотчас переложил бутерброд из правой руки в левую. Как-то, когда он вышел с лекции Перрена, Фейяр спросил, не его ли пиджак остался там, в заднем ряду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131