И вот доказательство!
Он сделал шаг навстречу Мари и в волнении произнес:
– Возможно, теперь вы понимаете причины, заставляющие меня жениться на Луизе?
– Разумеется, нет. Однако надеюсь, что вы их изложите!
Режиналь напустил на себя вид мученика, непонятого человека, невинной жертвы.
– Мадам! – произнес он. – Я бы хотел, чтобы вы поняли: женясь на мадемуазель де Франсийон, я хотел лишь положить конец кривотолкам. С первого же дня положение показалось мне очевидным. Я подумал: находясь под вашим кровом, я являюсь жертвой всяческих измышлений. Меня обвинят в том, что я оказываю на вас влияние. Как я вам уже объяснял, когда вы принимаете меры, ущемляющие интересы колонистов, когда подписываете ордонанс не в их пользу, вина за это возлагается не на вас, а на меня, вашего советчика, беззаветно вам преданного, как, должно быть, считают многие. Сверх того, человек моего круга, живущий в окружении женщин вдали от света, должен быть готов к сплетням. Мари, вы прекрасны, вы красивейшая женщина на Мартинике, однако – не желая вас обидеть – я могу сказать, что вы недурно пожили. Мы оба приближаемся к тому возрасту, когда нас нельзя больше заподозрить в совершении глупостей, как это принято называть. Кроме того, мадам, великое горе, постигшее вас, и то, как тяжело вы его переживаете, ставят вас выше каких-либо подозрений. Но я! Но Луиза! Мы подвергаемся злословию, это уж точно! Те, кто еще не может меня упрекнуть в том, что я вашими руками творю политику на острове, пытаются – не сомневайтесь в этом – меня опорочить, обвиняя, даже в ваших глазах, в том, что я – любовник мадемуазель де Франсийон…
Он умолк. Мари выслушала его с огромным вниманием. Она была вынуждена признать, что его слова не лишены логики. Он был прав. Такой человек, как шевалье, колет глаза всем честолюбцам, особенно Мерри Рулзу, который, сверх того, видит в Мобре соперника.
Она вдруг с облегчением вздохнула, словно тяжкий груз свалился с ее плеч.
– Знаете, дорогая Мари, – продолжал Режиналь, – я ничуть не удивлюсь, если майор любыми способами попытается заставить всех поверить в то, что замок Монтань стал притоном, скопищем разврата. У него повсюду шпионы. Они докладывают ему о самых незначительных событиях, а он сам сочиняет разные байки и распускает их по всему острову! Враги попытаются разом напасть на нас отовсюду, опорочив в глазах и колонистов, и отцов иезуитов, и доминиканцев. На вас станут оказывать давление. А вот если я женюсь на Луизе, все сейчас же станет на свои места. Никто ничего не сможет сказать…
Мари и бровью не повела. Она по-прежнему хранила молчание.
– Я знаю, – продолжал шевалье, – что многие уже считают Луизу моей любовницей. Пусть так!
Бог свидетель: я считаю это оскорблением для вашей кузины и готов проткнуть шпагой каждого, кто позволит себе столь лживый намек. Но для вас, Мари, так было бы лучше!
Она метнула на него взгляд и быстро спросила:
– Почему?
– Потому что можно подозревать всех, – горячо подхватил он, – меня, Луизу – всех, но не вас. Лучше будем опорочены мы с Луизой, нежели вы. Учитывая ваше высокое положение, а также ради будущего вашего сына Жака, вы должны быть выше подозрений и оставаться чистой; ваша репутация должна быть безупречной… Я люблю вас, Мари, всей душой, но еще больше уважаю и потому охотно приношу себя в жертву…
– Режиналь, – пробормотала она, – будет вам, Режиналь!..
Он замолчал с озабоченным видом. Что она ему скажет? Ему показалось, что голос у Мари дрогнул, она смягчилась.
Мари выждала немного, стараясь справиться с волнением, которое пробудили в ней его чары: проникновенный звучный голос, напомнивший ей об их первой встрече, когда он буквально вырвал ее из объятий Пьерьера, к которому ее тогда неудержимо влекло; его невероятная сила убеждения, так как теперь Мари почти не сомневалась, что Режиналь явился в этой истории жертвой. Ведь теперь сомнений у Мари не осталось; шевалье только что открыл ей глаза, и она уже сердилась на себя за то, что оказалась так близорука: Мерри Рулз заронил в ее душу сомнение, а ведь он прежде всех был заинтересован в том, чтобы уронить шевалье в мнении Мари… В конечном счете все это, возможно, лишь ловкий ход майора…
Но Мари скоро спохватилась: ведь она страдала, и страдала по милости Режиналя. Пусть даже шевалье невиновен, но из-за него у Мари в сердце оставалась глубокая рана; этого она Режиналю прощать не собиралась.
– Во всяком случае, – заметила она, – вы никогда не заставите меня поверить в то, что равнодушны к Луизе. Она молода, хороша собой… Глупа, конечно, но дурочки чаще всего нравятся мужчинам, потому что они делают с этими гусынями что хотят. Наконец, я припоминаю, каким торжествующим тоном вы объявили мне о своем намерении жениться…
– Вы преувеличиваете, Мари, – мягко возразил шевалье. – Ведь вы находились в таком отчаянии, когда я вошел, что не стали бы меня слушать, если бы я вас не оглушил какой-нибудь чрезвычайной новостью. А если у меня и прорвались торжествующие нотки, в чем вы меня упрекаете, то только потому, что я наконец победил вашу нерешительность. Мне бы хотелось, – вновь обретя лирический тон, продолжал Мобре, – чтобы между нами, дорогая Мари, не было никаких недомолвок, чтобы мы полностью друг другу доверяли, и тогда против нас будут бессильны все враги. Вы увидите: мы победим! А как будем счастливы!.. Неужели это возможно? Способна ли такая женщина, как вы, принять без недоверия, без задней мысли преданность такого слабого и переменчивого мужчины, как я?.. Да мало того что я слаб по натуре, так еще зачастую и обязан проявлять слабость из соображений дипломатии!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123