Ее скулы были слишком высоки и выдавались немного вперед, а подбородок выглядел слишком острым. Однако, кожа была изумительно гладкой и чистой, а глаза... да, она была более чем удовлетворена своими глазами.
Из троих детей Седрика и Сибиллы Баллинджеров, только у Зои были глаза ее деда Вильяма – не карего, а редкого по красоте изумрудно-зеленого цвета, которые одновременно и зачаровывали, и приводили в замешательство каждого, на ком она останавливала взгляд. Что-то в этих бездонных, загадочных глазах говорило Зое о том, что она не должна превращать свою жизнь в привычную и удобную для людей ее круга рутину. Она должна не отдавать свою душу и тело человеку, подобному Бертрану Каммингтону, а искать чего-то более волнующего, необычного – может, даже скандального. Она должна ждать мужчину, который сможет смело заглянуть в эти непроницаемые зеленые глаза и не убояться их головокружительной бездны и того ослепительного света, который скрывается за ней.
* * *
Пройдя не более мили, Коннор Магиннис присоединился к толпе, спешащей вниз по Петтикот Лэйн к широким улицам, по которым должна была проезжать процессия королевы Виктории. Несмотря на то, что вот-вот мог пойти дождь, у уличных торговцев – по крайней мере, у тех из них, которые продавали еду и напитки, – дела шли очень бойко. К ним непрерывно подходили прохожие и покупали всевозможные пирожки с начинкой, горы которых громоздились на широких подносах, или рыбу – жареную и соленую. Большинство торговцев стояли рядом со своими лавками и довольно кивали головой, считая монеты. Некоторые из наиболее предприимчивых шли навстречу толпе, толкая людей неуклюжими лотками и громко крича: «Лимонад! Лимонад! Полпенни кружка! Полпенни кружка! Шипучий лимонад!»
Для продавцов ненужных в такой день вещей – ножниц, карманных ножей, карандашей, стальных перьев, всевозможных дешевых безделушек – сегодняшняя ярмарка явно не удалась. И на самом деле, многие из них, казалось, дремали возле своих прилавков или задумчиво покачивались, окутанные клубами табачного дыма. Но как только какой-нибудь прохожий показывал, хотя бы взглядом, что интересуется предлагаемой вещью, торговец моментально оказывался на ногах и с учтивым и внимательным видом начинал расхваливать «самый лучший товар и самые низкие цены во всем Лондоне – да какое там! Во всей империи Ее Величества!»
Коннор приближался к углу квартала, которым заканчивался деловой район Петтикот Лэйн, когда увидел большое количество людей, собравшихся посмотреть на нечто необычное. Подойдя поближе, он мельком разглядел, что, похоже, посреди улицы шла драка, окруженная многочисленными зеваками. Некоторые горожане останавливались, чтобы посмотреть на происходящее, остальные, менее любопытные, огибали крут и двигались дальше.
Коннор попытался пробраться через толпу к источнику всего этого шума и суматохи. Повсюду он натыкался на женщин в изношенных и давно потерявших цвет платьях, мужчин в потрепанных костюмах, которые махали кулаками и криками подбадривали дерущихся. Завсегдатаи маленькой таверны неподалеку, одетые более прилично, оставили за грязными стойками свой виски и кружки с пивом и высыпали на улицу, чтобы поглазеть на забавное зрелище.
– Врежь ему! Не жалей! – закричал какой-то лондонский оборванец из толпы. По его давно немытой, спутанной бороде стекала противная желтая пена. Он ударил себя кулаком в ладонь и смачно сплюнул табачную жвачку на утоптанную землю.
Коннор шагнул было в сторону, чтобы обойти всю эту нечисть, однако в этот момент его внимание привлек высокий тонкий вопль избиваемого. Возможно, он принадлежал какой-нибудь проститутке, сотни которых наводняли этот район города, возможно – просто ребенку.
– Ах ты, проклятый жиденок! – закричал другой голос. – Прикончи эту жидовскую морду!
До Коннора вдруг дошло, что всеобщая ненависть была направлена на одного из многочисленных маленьких еврейских торговцев, которых часто можно было видеть на улицах Лондона продающими свой товар из небольших ручных тележек или – кто победнее – из холщовых заплечных мешков.
Когда Коннор протиснулся немного вперед, он увидел нескольких нищих, разгребающих груду раздавленных апельсинов и пытающихся выбрать оттуда что-нибудь пригодное для пищи. Очевидно, явившийся объектом нападения мальчик принадлежал к числу уличных торговцев фруктами, и грязная, воняющая потом толпа с радостью ухватилась за возможность избавить его от тяжелого груза.
– Пошел вон, паршивый ублюдок! – заорал, повернувшись, огромный, похожий на борова, мужчина, когда Коннор навалился на него сзади, пытаясь пробиться в центр круга.
Пропитое лицо гиганта представляло собой сплошной клубок кровянистых прожилок, выступающих на грубой, посиневшей от алкоголя коже. Он схватит Коннора за рукав, видимо, желая добавить что-то еще, но тот резким рывком освободил руку и шагнул на свободное от людей пространство импровизированного ринга.
Нападению подвергся мальчик на вид чуть больше десяти лет. Его курчавые темные волосы были взъерошены и покрыты слоем дорожной пыли. Он был одет в старую, но еще довольно крепкую курточку, характерную для представителей его сословия. Трое нещадно избивавших его парней выглядели гораздо хуже; Коннор принял их за ирландских хулиганов. Они повалили еврейского мальчика на землю и безжалостно пинали ногами, а возбужденная жестоким зрелищем толпа ревела: «Жидовская морда! Грязная свинья!» Хотя последний эпитет не имел ничего общего с тем, как выглядел мальчик, он являлся популярной в то время кличкой для евреев, отражавшей распространенную в народе неприязнь ко всему, что можно было считать чужеземным и инородным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140