Все прочее перекрывалось сейфом, канцелярским шкафом и вешалкой. Кроме того, мне больше нравилось смотреть на кандидаток в убийцы сверху вниз. Пустячок, но сближает. Что сказал бы по этому поводу Зигмунд Фрейд, я догадываюсь, но разглашать не буду.
Когда я, наконец, сделал окончательный выбор и слез со стола, то еще добрых пятнадцать минут не решался идти к Старику. Наконец взял сам себя за шкирки, сунул голову в дверь его кабинета и пригласил зайти в мою келью. Или собачью будку, если вам угодно. Что кому нравится…
Нашего ветерана сложно чем-нибудь удивить. Он остановился на пороге и только спросил:
– Пасьянс раскладываешь?
– Раскладываю. «Могилу Наполеона». Правда, в колоде одни дамы.
– А которая козырная? Хотя нет, постой, попробую сам угадать.
Пару минут Старик внимательно рассматривал мою экспозицию, потом нагнулся и поднял одну карточку:
– Она?
– Думаю, что она. Как угадали?
– У меня своя метода. Попытался представить, как должна выглядеть женщина, которая травит нашего брата, как тех тараканов на кухне. А ты как высчитал?
– По взгляду. Большинство свидетелей запомнило, как она зыркала на людей. Официантка из Жулян говорила: «Резкий взгляд». Видите – другие барышни или испуганно смотрят, или в нахалку играют, а у этой – резкость.
– Что там о ней пишут?
– Приметы сходятся. Тридцать один год, выглядит моложе. Лицо холеное, иногда злоупотребляет косметикой. Рост – выше среднего, фигура худощавая, спортивная. Волосы темные, любит красить в черный цвет. Особых примет в виде татуировок, шрамов или родимых пятен нет. Украинка, родилась на Хмельниччине, жила в России.
– Это все, Сирота, присказка. Теперь давай сказку.
– Пожалуйста! Образование у нее – среднее специальное, закончила медучилище, специализировалась на фармацевтике. Значит, соображает и в лекарствах, и в ядах, и в дозировке. Странно, что у нее только одна судимость, да и та за взятки. Разыскивается за многочисленные квартирные кражи с предварительным смертельным отравлением хозяев.
– А кто же их травил – она?
– Скажем так: она подозревается. В «ориентировке» написано: «Есть обоснованные подозрения, что смерть потерпевших не имела характер самоубийства или несчастного случая, а была связана с личностью такой-то». Входила в доверие к немолодым одиноким женщинам, селилась у них, а потом эти старушки внезапно умирали, а худая, чернявая, стройная, величавая исчезала в неизвестном направлении. Вместе с ней – трудовые сбережения покойниц и ценные вещи. Информация поступила из областного управления Куйбышева, разговор с ними на завтра я уже заказал. Потому, что сегодня там уже никого нет – разница во времени. Какие будут указания?
Старик потер руки, это у него нервное:
– Пускай фотографы немедленно размножат портрет. Передадим в Борисполь и Жуляны. Самарцам скажешь, если есть какие-то зацепки насчет родственников или знакомых в Украине – пусть гонят аллюром «три креста».
– А это как, товарищ подполковник?
– Я и забыл, что ты в кавалерии не служил и вообще коней не видел. Если на пакете с донесением нарисовано три креста, то всадник должен лететь стремглав, что есть духу, сколько лошадь выдержит. Ты попроси коллег, чтобы не тянули с дополнительной информацией. Скажешь так: если не успеют, то придется их бумаги вместе с нашими погонами класть на очередную свежую могилу покойника номер… Сколько там на ней?
Я сказал. Старика замкнуло. Потом прорвало:
– Так это что – одна-единственная, одинокая женщина или банда «Черная кошка» в полном составе? «Ах, Самара-городок, неспокойная я, неспокойная я, успокойте меня!» – Подполковник процитировал послевоенный шлягер и почти не сфальшивил.
Оперативность коллег из Куйбышева, он же Самара, превзошла все наши ожидания, потому что уже под вечер следующего дня прибыл фельдъегерь – и то не какой-то там задерганный лейтенант, а капитан уголовного розыска. Ворвался к нам с мешком вяленой рыбы и канистрой свежего настоящего «Жигулевского», сваренного-таки на пивзаводе города Жигулевска. Коллеги не забыли и то, что мы просили: папку со следственными документами. Мы, конечно, тоже не лыком шиты: сообразили для российских коллег ящик «Украинской с перцем», изъятый нами из вещественных доказательств одного громкого дела по статье разбазаривания социалистической собственности.
– Братья-хохлы! – забасил капитан, едва прикрыв за собой дверь, – спасайте, а то за эти «глухари» мне уже светит должность участкового Анискина на Земле Франца Иосифа с предварительным разжалованием до младшего лейтенанта!
– А с полярным коэффициентом или без? – поинтересовался кто-то из наших эрудитов. – Потому, что если с полярным, так это еще ничего.
– Нечего смеяться над чужим несчастьем, – вмешался Старик. – Кличут вас как, товарищ капитан?
– Кличек не имею, а фамилия наша – Царев, – отозвался несчастный.
– И как это вы в эпоху развитого социализма да с такой монархической фамилией до капитана дослужились?
– А что? В Сталинграде в свое время был генерал-особист, тоже Царев – и ничего!.. Только не спрашивайте насчет родства, а то меня уже этим задолбали!
Тут и я вставил свои пять копеек:
– Лишь бы человек был хороший. Вот у нас в Киеве на телевидении генеральный директор – Власов. И тоже ничего…
– Лишь бы не Бандера, – буркнул Старик. – Хватит трепаться, пошли к Генералу.
Начальник наш, как мы и предполагали, широкий жест самарских коллег оценил высоко. Потому что немедленно позвонил в буфет и велел накрывать стол. Давненько наши оперативки не проходили так оживленно.
Назавтра мы проводили капитана Царева с его «багажом», затащили в самолет ящик киевского «алаверды» и вернулись в Управу догрызать вчерашнюю тарань.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26