Но ранним утром в Лос-Анджелесском аэропорту я вдруг осознал, что никакое это было не вдохновение, а скорее что-то вроде галлюцинации. Пока самолет, на который я пересел, летел вдоль побережья в Монтеррей, а стюардесса объявляла города, где мы делали остановки – Окснард, Санта-Барбара и Сан-Луис-Обиспо, – я все время пытался вспомнить, чем же меня могли так задеть эти две фразы. «Отчаянные ребята», «Янки, сукин сын» – сейчас эти слова меня совершенно не трогали, как будто они были написаны на суахили.
Вечером я уже стоял в Форт-Орде в очереди к полевой кухне, среди сотни других таких же новобранцев в застегнутых наглухо гимнастерках и бесформенных фуражках. Со стороны залива накатывались холодные волны тумана. Июнь был в самом разгаре, но погода была такая, как дома в ноябре. Время от времени мимо проходили солдаты-старожилы в расстегнутых у ворота гимнастерках, под которыми виднелись белые майки, и в ладно сидящих фуражках. Мы им завидовали. Да, я завидовал этим расстегнутым пуговицам, этим фуражкам. Долгий же путь я прошел за один день! Кончилось славное время – и кончилось навсегда.
ГЛАВА III
Но оказалось, что славное время еще не кончилось. Точнее было бы сказать, что я сделал два шага вперед, один шаг назад.
Казалось бы, в моих воспоминаниях о военной подготовке должно бы преобладать дурное – ведь его было так много, – но странным образом на память приходят редкие добрые поступки. Пожалуй, самый добрый поступок совершил один мой земляк. Как-то вечером, когда занятия подходили к концу, по радио вдруг объявили, что меня вызывают в дежурную часть. Сперва я подумал, что ослышался или, возможно, мне предстоят какие-нибудь неприятности, но, явившись по вызову, увидел Уэйда Уоллеса из Нашвилла. Он окончил Вандербилтский университет раньше меня и, насколько мне было известно, поступил в Гарвардскую школу предпринимателей. "Хэм, – сказал мне Уэйд, – мне надоело ждать и бояться, когда меня призовут. Рано или поздно это все равно бы случилось". Он попал в армейскую службу безопасности и был направлен в Монтеррей, в ту самую школу переводчиков, где предстояло учиться и мне. "Слушай, Хэм, что ты делаешь в эти выходные? Может, тебе удастся смыться?" Увы, наша рота должна была нести караульную службу, и увильнуть от нее не было никакой возможности. "Все равно, – сказал Уэйд, – вот мой номер телефона. Звякни, если у тебя что-нибудь выгорит". Школа армейских переводчиков находилась на другом краю залива.
Перед началом караульной службы всю роту минут двадцать гоняли по инструкциям до первой ошибки. В конце концов нас осталось только двое: я и еще один новобранец, игравший в армейской бейсбольной команде. Этот бейсболист был – не в пример мне – хорошим солдатом, но и он засыпался на очередном вопросе: что-то перепутал в инструкции номер шесть. Свирепо взглянув на бейсболиста, капитан бросил мне: "Твоя очередь! Выйти из строя!" Сначала я не понял, какая такая очередь, но сержант объяснил: я становлюсь "солдатом недели", а солдат недели получает увольнительную на все выходные. Я позвонил Уэйду, и через час мы уже катили в его машине прочь от Форт-Орда.
– Как тебе Калифорния? – спросил Уэйд.
– Не особенно.
– А в чем дело?
– Тут все переселенцы. Отбросы восточных штатов. У них нет прошлого. Даже времен года, и тех у них нет.
Был прохладный туманный день, и мне казалось, что другой погоды в Калифорнии и не бывает.
– Знаешь, почему ты так думаешь? – спросил Уэйд.
– Наверно, потому, что так оно и есть.
– Нет, потому, что ты еще новобранец, а новобранцам никогда не нравится то место, где они проходят подготовку.
– Сомневаюсь, чтоб Калифорния мне когда-нибудь понравилась.
– Ты ее еще не видел. Это потрясающая страна.
Мы ехали мимо публичных домов Уотсонвилла.
– А тебя не раздражает, что здесь всегда одно и то же время года?
– Да нет. А что в этом плохого? Ты что, любишь потеть?
– В общем-то, летом я привык потеть.
– Это можно устроить.
Он свернул с шоссе, и мы поехали через горы Санта-Крус в Сан-Хосе. Тут и впрямь было жарко – градусов под восемьдесят, – пот лил с нас ручьем, и мы выпили жбан пива на двоих. Потом мы отправились в Сан-Франциско, где поужинали в ресторанчике «Эрни» и посетили еще несколько заведений: «Бачче болл», «Для голодных», «Лиловая луковица»; там мы послушали Стена Уилсона и Эрла Хайнса, а в «Клаб Синалве» видели выступление Инес Торрес. На следующий день мы прогулялись через Ноб Хилл до Чайнтауна и пообедали на Рыбачьем причале. Погода разгулялась, и весь Сан-Франциско светился какими-то светлыми, мягкими тонами, и я подумал, что красивее города еще никогда не видел. Когда мы подъезжали к Гилрою, я спросил себя: а проявил ли бы я такое же участие, если бы оказался на месте Уэйда? «Я вспомнил, как сам был новобранцем, – сказал мне Уэйд, – и решил, что надо бы тебя немного подбодрить». Стал ли бы я так стараться ради кого-то, кого почти совсем и не знал? Кроме того, в университете Уэйд учился на два курса старше меня. Я мог придумать одно-единственное объяснение: наверно, в школе переводчиков у Уэйда совсем мало друзей, вот он и скучает.
Но, попав через три недели в Монтеррей, я обнаружил, что если кому-нибудь и было там одиноко, то только не Уэйду. С самого первого дня он стал приглашать меня на свои, как он выражался, «посиделки». Обычно в каморку к Уэйду набивалось шесть-восемь человек, но ядро компании составляли, помимо Уэйда, один парень из Йеля и двое со Среднего Запада. Я был рад, что ни один из них не был похож на педераста, потому что уже успел узнать, что самый большой порок – это гомосексуализм, а школа переводчиков – известный его рассадник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150