Однако никто не появлялся, и тогда я поднялся и вышел. Закрывая за собой дверь, я увидел на деревянной стене будки приколотый листок, которого прежде не заметил; на нем было написано чернильным карандашом: «Буду в 10 часов вечера».
Я направился обратно к железнодорожному мосту; стало прохладнее, но от асфальта все еще поднималось горячее дыхание. Окна вилл на холмах на другом берегу горели оранжевым светом. Обогнув заброшенное футбольное поле, я по пыльной тропинке добрался до моста и по его упругим, прогибающимся бревнам перешел реку. Спустившись к воде, я двинулся в сторону Манеса. За дугой моста Палацкого, возвышавшейся над моей головой, стояло несколько низеньких деревянных строений, выходящих верандами к реке; на верандах сидели люди – ужинали, пили пиво или вино. На одной из веранд на столиках, накрытых белыми скатертями, стояли лампы с абажурами из тугой зеленой ткани, с нижнего их края свисала бисерная бахрома. Веранда была почти пуста, только у одного дальнего столика сидели юноша с девушкой и молча держались за руки. Мне не хотелось домой, и я сел к столу возле деревянных перил. И когда через миг откуда-то из темной глубины кафе вынырнул официант, я заказал себе пиво.
Опершись локтем о перила, я наблюдал за мерцанием оранжевых и черных пятен на водной глади. Над темными силуэтами домов на смиховской набережной и в просветах сходящих к реке улиц теперь сияло ярко-оранжевое небо – будто после извержения далекого вулкана на город тек поток раскаленной лавы. Когда я почти допил пиво, от моста Ирасека подплыл катер и пристал к берегу. Окна его закрывали белые занавески. С палубы соскочил мужчина лет тридцати пяти, стройный, в шортах, в великоватой ему черной футболке с пальмами и надписью «Waikiki Beach Hawaii», и привязал судно канатом к металлическому кольцу, вделанному в гранит. Его уверенные движения замедляла тупая усталость. Мужчина поднялся на веранду и сел к столику у стены. Я глянул на него через пустые столики, и мне показалось, что его взгляд затянут пеленой каких-то давних образов или тягостных снов; но потом я перестал обращать на него внимание – в этот день я путешествовал по городу, а в мире прогулок и встреч лица не более важны, чем очертания вещей и покрывающие поверхности бесформенные пятна, они сливаются с ними в непрерывную череду. И вот я продолжал наблюдать за завораживающей игрой света и тени на потемневшей воде и пробовал про себя воспроизвести музыку из плавучего дома. Я сосредоточился на мотиве, который постоянно повторялся в композиции, а теперь ускользал от меня. Внезапно я ясно вспомнил его; чтобы мотив снова не потерялся, я стал поначалу тихо, а потом все громче насвистывать его. Мужчина с катера поднял голову и с изумлением посмотрел на меня. Застеснявшись, я тут же перестал свистеть, но незнакомец уже пробирался между стульями к моему столу. Он судорожно сжал рукой спинку пустого стула, наклонился ко мне и взволнованным голосом спросил, где я слышал эту мелодию. Я рассказал ему о плавучем домике и о странной музыкальной композиции. Когда я закончил, незнакомец пробормотал тихо, будто про себя:
– Эту запись я давно и тщетно ищу. Я уже перестал надеяться, что вообще когда-нибудь ее услышу.
– Так вам известен музыкальный инструмент, на котором играли эту музыку? – спросил я. – Интересно было бы узнать, как он выглядит.
– Нет, к сожалению, о музыкальном инструменте я не знаю ничего, кроме того, что для его изготовления использовались янтарь, кожа варана и кости броненосца. Мне важна сама музыка.
– То, что вы ищете, – это утерянное произведение какого-то композитора? – выспрашивал я.
– Я даже не знаю, кто автор мелодии. Чтобы объяснить, почему эта музыка так важна для меня, мне пришлось бы рассказать вам длинную историю. Но сейчас на это нет времени, я должен как можно скорее поговорить с человеком, который живет в плавучем доме. Пожалуйста, покажите мне, где именно вы были. Я отвезу вас туда на своем катере, тут же отвезу обратно, и вы сможете допить свое пиво.
Я видел, что в незнакомце пробуждается какое-то давнишнее беспокойство, его жесты выныривали из обширного причудливого пространства со множеством темных уголков; мне казалось, что жесты эти зарождались в тесных лабиринтах и сумеречных коридорах и теперь распространяли вокруг себя это просочившееся в них пространство. Но мне хотелось разведать что-нибудь о таинственном речном жилище и тревожащей музыке. Я спросил незнакомца, не знает ли он, по крайней мере, кто хозяин плавучего дома.
– Знаю, – нетерпеливо ответил он. – Племянник философа Гуссерля, но это совершенно неважно.
Мой интерес рос с каждой минутой. Какая может быть связь между странной музыкой, которую играет инструмент из костей броненосца, племянником Эдмунда Гуссерля и этим измученным человеком?
– Вам не стоит беспокоиться, что вы опоздаете, – успокоил я незнакомца. – Плот не покидал города, он стоит тут на якоре, по крайней мере, несколько лет. Кроме того, хозяин оставил записку, что придет в десять часов. Я с удовольствием покажу вам плавучий дом, но только погодим немного. Вы можете рассказать мне свою историю, а я тем временем поужинаю.
И я тут же подозвал официанта и заказал жареный сыр в кляре с картофелем фри и татарским соусом.
– Наверное, вы правы, – согласился мужчина в майке после недолгого колебания. Он вернулся за своим недопитым стаканом пива и сел к моему столу напротив меня. Мы оба сделали по глотку и одновременно поставили стаканы на стол. – Моя история началась два года назад, – заговорил он, устремив взгляд на темный холм Петршина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22