– Она оставила окно открытым просто по невнимательности. Что и понятно, вечер вчера выдался такой теплый. К чему тогда, по-твоему, ей было признаваться в этом, если она сделала это нарочно?
– Да потому, что не знала, что я узнаю этого человека.
– Того, которого ты видел в Лондоне ночью? Да, тогда она солгала, Томас. Но у нее были на то причины.
– Тогда зачем она договорилась, чтоб я уехал к Эдварду? Как ты это объяснишь, интересно?
– Я не знаю, Томас. У меня не на все есть ответы. Однако уверен, ты не прав. Я знаю Грету. Она не способна на такое.
– Еще как способна! Сам знаешь. Ты защищаешь ее просто потому, что трахаешь.
Томас вскочил, оттолкнул стул и угрожающе наклонился над столом к отцу. Все попытки Джейн Мартин удержать его были бесплодны.
– Да, ты трахаешь ее, и мама умерла из-за нее! Я ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу!..
Голос Томаса сорвался на истерический визг. Но он тут же смолк. Отец перегнулся через стол и влепил ему пощечину тыльной стороной ладони.
Питер стоял и смотрел на сына. Томас прикрыл лицо рукой, но отец по-прежнему видел в глазах его неукротимую ярость.
– Прости, Томас, – пробормотал Питер. – Мне не следовало этого делать, но и ты не должен был так говорить со мной. Тебе решать, что ты скажешь полиции, но советую сперва хорошенько подумать. Иначе как бы потом не пожалеть.
Питер развернулся и двинулся к двери, потом вдруг остановился в нерешительности. Ни Томас, ни миссис Мартин не произнесли ни слова, и он понял, что у него нет другого выбора, кроме как уйти. Остаться – значит привести мальчика в еще большую ярость, твердил он себе. И вот, не сказав больше ни слова, он вышел из гостиной, а затем – и из дома.
Оказавшись на улице, он уселся в машину и какое-то время смотрел на зашторенные окна коттеджа. Его так и подмывало выйти из машины, снова пройти по тропинке к входной двери, но делать он этого не стал. Просидев неподвижно пару минут, он завел мотор и медленно отъехал. Пути назад не было.
Прошло четыре дня, прежде чем полиция объявила, что семья может вернуться в дом «Четырех ветров». Сэр Питер оставался в гостинице во Флайте, делал распоряжения насчет похорон, а тетя Джейн решила, что пока что ей с Томасом лучше остаться в доме сестры в Вулбридже. Однако Томасу не терпелось вернуться в родной дом, и он постоянно теребил экономку. И сумел настоять на своем. Ведь там, в доме «Четырех ветров», прошла вся жизнь его мамы. И он был уверен, что в саду, который она так любила, до сих пор живет ее душа.
На закате он сидел на старой деревянной скамье в саду и смотрел на окно в спальне леди Энн. Его затеняли белые вьющиеся розы, и он вдруг очень живо представил, как в этом живом занавесе вдруг появится мама и позовет его к себе. Сам вид этого дома в сумерках вызывал новый острый приступ боли от утраты. Лишь сад, которому мама отдавала столько душевных и физических сил, мог как-то примирить его с необходимостью жить дальше. Все остальные мысли были исключительно о мести: негодяи, сотворившие такое с мамой, должны за это заплатить. Он знал, что думала мама о Грете; тетя Джейн просиживала с ним на кухне часами и пересказывала все, что говорила мама в адрес этой дамочки. Леди Энн часто использовала экономку, чтоб выплакаться у нее на плече, не отдавая отчета в том, что каждое ее слово, полное негодования и обиды, западает в душу этой старой бесконечно преданной ей женщины, которую она знала с самого детства.
Теперь, вспоминая, какие сны снились ему о Грете, Томас испытывал стыд. И он горько сожалел о признании в любви, которое сделал ей в такси; всякий раз, думая об этом, он вспоминал маму, глядевшую на него из окна первого этажа лондонского дома, и о том, какое печальное при этом у нее было лицо.
Ночами, лежа без сна в постели, он придумывал, как бы убить Грету. Лучше всего вонзить ей в грудь нож, но тут же вспоминалась мама, лежащая наверху, у лестницы, лужица липкой густо-красной крови у ее головы и пустые открытые глаза. Нет, должен существовать другой способ наказания Греты, более чистый, который мама бы наверняка одобрила. Он помнил совет отца о разговорах с полицией, но отец… он снова был с Гретой. Как всегда, только с ней. Томас вспомнил сильную и хлесткую пощечину отца и принял решение.
На следующий день, прямо с утра, он позвонил в полицию и договорился о приезде сержанта Хернса. А когда тот около полудня прибыл в дом «Четырех ветров», Томас дал показания. Он торопился, хотелось сделать все это до похорон матери, назначенных на следующий день.
С самого утра в день похорон зарядил дождь. Типичный для Суффолка дождь, неспешный и затяжной, крупные холодные капли падали на головы скорбящих прихожан, что столпились вокруг свежевырытой могилы на церковном кладбище Флайта.
В церкви Томас сидел между отцом и тетей Джейн. Надо было соблюдать приличия, не показывать присутствующим, что между ним и отцом произошел полный раскол. Но у могилы он вывернулся из-под руки отца и всем телом приник к тете Джейн.
Мокрая грязь липла к подошвам черных кожаных туфель Томаса, длинные светлые волосы промокли насквозь. Он то и дело отводил пряди со лба и удивлялся тому, что не плачет. Тетя Джейн тоже не плакала. Старуха стояла, выпрямив спину и прикусив нижнюю губу, и то и дело гневно поглядывала на низко нависшее небо с темными тучами, где не было видно и намека на просвет. В этот момент она напоминала ветерана, готового ринуться в бой по первому приказу. Томас любил старую экономку; теперь, когда мамы не стало, она превратилась для него в единственного близкого человека на свете, которому можно полностью доверять.
Томас старался не смотреть на отца, все время отворачивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107