Говорил он очень красивое убедительно. Я же видел, что он наблюдает за моей реакцией, вернее, не видел, а ощущал. Оказывается, говорил Кассарин, за ракитинскими бумагами охотятся американцы. И он протянул мне листок — это была расшифровка перехваченного в американском посольстве донесения американской разведки. Я смиренно прочитал бумагу и понимающе кивнул. Оказывается, генерал не руководствовался альтруистическими соображениями, предлагая мне работать на КГБ, а хотел использовать меня как орудие в борьбе с капиталистической разведкой, которая очень коварна и жестока. Я изобразил на своем лице высокую степень озабоченности. Оказывается, следователь Меркулов априорно воспринял ракитинскос дело сфабрикованным Комитетом госбезопасности и теперь слепо этому следует. Я проявил еще большую степень озабоченности и даже потер ладонью лоб. Вроде бы я был весьма впечатлен генеральской речью. На самом деле меня больше беспокоила бумажка в пепельнице. Заверив меня, что комитетом будет произведено расследование обстоятельств похищения Турецкого и дочери Меркулова и что будут предприняты всяческие меры по охране жизни и здоровья следственного аппарата прокуратуры и членов семей его работников, Кассарин поднялся с кресла.
Пробормотав не совсем членораздельно слова признательности доблсстому чекисту за приятно проведенное время, я вскочил со своего места, опрокинув с грохотом кресло. Я поднял его с величайшей осторожностью, словно оно было из фарфора, попятился к двери, выдавил задом дверь и вывалился в коридор, незаметно придерживая между указательным и средним пальцами, бумажку из пепельницы.

3

Меркулов встретился с полковником Пономаревым ранним утром на Ленинских Горах. Было довольно прохладно — около нуля. И хотя сильный ветер уже приутих, моросил холодный дождь и. серая гладь Москва-реки подернулась серебряной рябью.
— Валерии Сергеевич? — окликнул Меркулов плотного мужчину в кожаном коричневом пальто и кожаной коричневой шляпе.
— Константин Дмитриевич? — улыбнулся Пономарев, рассматривая следователя внимательными светлыми глазами. — Прошу извинить, что заставил вас тащиться за тридевять земель, в такую даль. Но здесь два преимущества: мне близко от дома, вам подальше от нашей конторы. Знаете, неважно себя чувствую. Слабость, одышка, высокое давление… На службе не был целую неделю. Мне «дед» Цапко про ваши дела рассказал. Одним словом, как вы?
— Я-то? — попытался отшутиться Меркулов. — На пятерку с плюсом!
— Ну-ну, — с сомнением сказал Пономарев, — этой бодрости, я чувствую, добавил вам наш общий знакомый… Василий Васильевич Кассарин.
— О нем мне бы и хотелось потолковать.
— Ну что ж, — сказал Пономарев, — понимаю, давайте поговорим.
— Я уверен, что вот-вот схвачу за руку Кассарина, раскрою заговор против Ракитина. Верю в успех и хочу, чтобы вы, Валерий Сергеевич, мне помогли. Ведь речь идет не о том, как навредить Комитету госбезопасности, а о том, как изъять врага…
— Можно вопрос? Вы уверены, что у вас есть стопроцентные доказательства против Кассарина?
— Полагаю, что да.
— А я что-то не очень уверен…
— Тогда разрешите и мне задать вам вопрос. Валерий Сергеевич, вы заболели в день убийства Ракитина?
— Да. А почему вы спрашиваете?
— Так, проста так.
— М-м-м… Так вы думаете, что знаете Кассарина, его прошлое и настоящее?
— Полагаю.
— Вы изучили тетрадь, которую вам передал Алексей?
— Читал с большим интересом. И не только эту тетрадь. От корки до корки изучил материал о мировом сырьевом рынке, а также о проделках Кассарина…
— Хочу на словах объяснить вам некоторые обстоятельства этого дела, — сказал Пономарев, беря Меркулова под руку и прогулочным шагом направляясь к смотровой площадке. — Первое, это я вам говорю как «крутой» — «крутому», то есть как свой своему. Заявление Ракитина и все его материалы на Кассарина уже единожды разбирались в четырнадцатом доме, в Кунцево, в четыреста девятой комнате нашей «цистерны» — то есть на коллегии КГБ. И знаете, каков результат? Принято решение — считать Ракитина лицом, проявившим «нсавторизованную активность». Что это значит? А то, что Виктор был уже без пяти минут мертвец. У нас есть внутренняя— сорок седьмая инструкция. По этому правилу чекист не имеет права обращаться с жалобой в другое ведомство через голову начальника… А Виктор обращался. И не только через голову, — через десять инстанций и дошел до Политбюро… Вы знаете, как разъярилось наше руководство? Так вот, следующий шаг после нсавторизо-ванной активности — смерть! Коллегия КГБ принимает решение и наши мальчики устраивают приговоренному аварию, несчастный случай или даже вполне открытое убийство! Меркулов вздрогнул:
— Ракитин был официально приговорен к смерти?
— Нет, нет. До этого еще не дошло. Второе. Ошибка Ракитина в том и состояло, что он спутал два вопроса. Вместо того, чтобы говорить только о злоупотреблениях одного человека — Кассарина — и молчать обо всем остальном, он обрушил свой гнев на руководство партии и КГБ и только во-вторых изобличал Кассарина. И это все решило. Конечно, не в пользу Виктора…
— Не понимаю, — сказал Меркулов.
Они подошли к парапету смотровой площадки и перед ними открылась панорама Москвы.
— Что именно?
— Пусть Виктор Николаевич был прав только в стратегии и не прав в тактическом плане, пусть. Но разве не видно было, что Кассарин —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88