молодежи».
— И лицо как будто знакомое, — раздумчиво продолжала мать. — Тебе не кажется?
Молодой человек, пролистывая журнал, покачал головой:
— Нет, мам. Может, ты его с кем-то спутала. Киргизы все друг на друга похожи.
— Может быть. Ты смотри поздно в сквере не гуляй. Шпана сейчас знаешь какая!
— А я и не гуляю. У меня на это нет времени. Ты же знаешь — я готовлюсь к экзаменам в институт.
Мать глянула на сына и улыбнулась:
— Это хорошо, сынок. В наше время без учебы никуда. Был бы жив папа, он бы тебе то же самое сказал.
— Да, мам, я знаю.
Женщина отложила вязанье и ласково посмотрела на сына.
— Подойди ко мне, — попросила она.
Молодой человек нехотя поднялся, подошел к креслу и наклонился. Женщина нежно поцеловала его в лоб.
— Совсем большой ты у меня стал. И на отца так похож. Жаль, что он не дожил. Гордился бы тобой.
Она всхлипнула. Молодой человек погладил ладонью седые волосы женщины, поцеловал ее в щеку и выпрямился.
— Пойду к себе позанимаюсь, — сказал он.
Женщина кивнула:
— Иди. Только допоздна не засиживайся. Совсем ты с этой учебой не высыпаешься.
— Ничего, мам, на том свете отосплюсь.
— Дурачок. Типун тебе на язык.
Молодой человек хохотнул, еще раз поцеловал мать в морщинистую щеку и ушел к себе в комнату.
Желтый свет настольной лампы ярко освещал раскрытый учебник «Истории СССР». Однако молодой человек смотрел не на учебник, а в черный квадрат окна с еле виднеющимися тусклыми пятнами далеких фонарей. Вот уже десять минут он сидел с напряженным лицом, погруженный в глубокую задумчивость.
Когда на столе зазвонил телефон, молодой человек вздрогнул и поспешно схватил трубку:
— Слушаю!
— Правильно делаешь, что слушаешь, фраерок, — прошипел в ответ знакомый шепелявый голос.
— Калмык?!
— Он самый. Только не надо так орать.
Молодой человек нервно оглянулся на дверь комнаты и понизил голос:
— Ты где?
— Где надо. Смотрел сейчас телик?
— Да. Тебя еще утром показывали. Я тебе домой звонил, но там никто трубку не берет.
— А кому там брать? Папаша третий день из запоя не выходит. А мать вообще дома не ночует. Та еще семейка!
Молодой человек переложил трубку в другую руку и снова плотно прижал ее к уху.
— Калмык, тебе нужно уехать из города, — хрипло прошептал он. — Тебя ищет вся столичная ментура.
— Не впаривай, фраерок. И без тебя знаю.
— Что делать-то теперь?
— Пока не знаю. По-любому, сперва надо залечь на дно. Там решим, что делать.
— Где сейчас?
— В Караганде. — Калмык помолчал. — Встретиться нам нужно. Помнится, ты мне кое-что должен.
— Я помню. Ты же знаешь, за мной не заржавеет.
— Конечно, не заржавеет. А то ты вслед за своим жирняем отправишься. Ты меня знаешь, фраерок, я шутки не шучу. Придется тебе мошну порастрясти. Такса возросла в три раза, всосал?
— К-как — в три раза? Где же я… возьму?
— Твои проблемы. Мне чтобы к субботе бабки были, понял? Иначе я сам в ментуру сдамся и тебя на поводке, как телка, приведу.
— Погоди, Калмык. Погоди, не горячись. — Молодой человек потер потный лоб. — Я… я что-нибудь придумаю. Честное слово!
— Смотри, фраерок, ты у меня на крючке. Послезавтра перезвоню, примерно в это же время. И не дай тебе бог не оказаться дома. Из-под земли достану, понял?
— Да понял я, понял!
— Ну тады бывай.
В трубке раздались короткие гудки. Некоторое время молодой человек сидел молча. Его лоб и щеки поблескивали от пота. Глаза блестели. Костяшки пальцев, все еще судорожно сжимающих трубку телефона, побелели от напряжения. Наконец он положил трубку на рычаг и тихо проговорил:
— Будь что будет.
6
Трава была высокая и мокрая. В ботинках хлюпало. Брюки, промокшие и потемневшие до самых колен, неприятно липли к ногам. Вдалеке между деревьями виднелись первые окраинные дома деревни. Это были простые крестьянские срубы, сложенные из посеревших от времени бревен.
Молодой человек выбрался из травы на проторенную дорогу, остановился и отжал штанины. Стало лучше, но ненамного. Он хорошенько огляделся.
— Крайний справа дом, — прошептал он. — С флюгером в виде петуха…
Нужный дом он увидел не сразу. Тот был совсем невысокий и изрядно покосившийся. На коньке крыши сиротливо торчал ржавый флюгер. Лишь имея богатое воображение, можно было опознать в этом куске почерневшей жести петуха.
Молодой человек уверенно двинулся к дому.
Калитка, тоскливо скрипнув, отворилась, и он вошел во двор. В окне дома мелькнуло чье-то лицо и тут же скрылось снова. Полминуты спустя в сенях тяжело лязгнул засов. Дверь распахнулась с душераздирающим скрежетом. На пороге стоял худой, небритый Калмык.
Он молча посторонился, и молодой человек вошел в небольшие, пропахшие гнилыми досками сени. Калмык задвинул засов и повернулся к гостю.
— Хвоста не было? — быстро спросил он.
— Да вроде нет.
— Вроде — у бабы в огороде, — недовольно прошепелявил Калмык.
— Точно не было, — спокойно сказал тогда гость.
— Смотри, — угрожающе сказал Калмык. — Ну че стоишь, как хрен на рассвете? Двигай в комнату!
В комнате гнильем воняло еще больше, чем в сенях. К запаху гнили примешивался запах водочного перегара.
— Как ты только тут живешь? — брезгливо поморщившись, сказал молодой человек.
— Каком, — сухо ответил Калмык. — Водяры дернешь?
— Нет, не хочется.
— А я дерну. — Калмык взял со стола бутылку с криво приклеенной этикеткой, плеснул в грязный граненый стакан, прищурился на гостя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14