Е. Куббеля, «в обществе доклассовом, особенно на ранних стадиях и в пору расцвета родового строя, в силу нерасчлененности общественного сознания людей такого общества потестарное и этническое сознание практически совпадают… Более того, этническое сознание и самосознание в доклассовом обществе может выполнять, по существу, потестарные функции».
В связи с этим особенно важным представляется задача уяснить, как осмыслялось существование русской общности на самых ранних этапах ее существования, в эпоху, когда Русь переживала период становления государства и этноса (а стало быть, не имела в полной мере ни того ни другого), а русские книжники делали еще только первые попытки осмыслить феномен ее появления на мировой арене. Рассмотрение этого вопроса особенно важно еще и потому, что, как уже говорилось, на Руси образованная «книжная» элита выполняла консолидирующую функцию и была носителем этнического своеобразия. Скорее всего, на Руси именно интеллектуалы раньше всех других сделали шаг к построению этнического самосознания. Русь отличалась в этом отношении от Западной Европы, где, по мнению французского историка Марка Блока, «чувство национальности» вызревало не в среде людей образованных, существовавших в контексте латиноязыч-ного универсума, а в кругах более примитивных. Таким образом, рассматривая «книжное» осмысление Руси, мы тем самым приближаемся к пониманию процесса формирования этнического самосознания в целом.
Вопрос этот имеет довольно обширную литературу, в которой процесс оформления идеи Руси как общности рассматривается в ключе становления этнического самосознания. В статье «Этническое самопознание и самосознание Нестора Летописца, автора «Повести временных лет» Н.И. Толстой предложил условную парадигму, или сетку-модель, характеристики славянского самосознания, включающую следующие компоненты-показатели: 1) религиозный, 2) общеплеменной, 3) среднеплеменной, 4) частноплеменной и 5) государственный. По мнению ученого, у Нестора религиозное сознание — христианское, общеплеменное — славянское, средне-племенное — русское (которое, правда, «еще созревало и не занимало ключевой доминирующей позиции»), частноплеменное — полянское и государственное — «причастность к Русской земле». «В процессе исторического развития тот или иной показатель становится доминантным, и эта система доминант и их взаимного соположения характерна для истории и развития национального самосознания каждого славянского народа».
При общей стройности модель Толстого обнаруживает, однако, ряд существенных недостатков. Как ни странно, хуже всего она работает именно на восточнославянском материале (очевидно, именно поэтому Н.И. Толстой для примеров использовал ляхов-мазовшан и поэзию Николая Клюева, а не собственно днепровских полян). Во-первых, вне зависимости от того, является ли «Русь» этнонимом местного днепровского или пришлого скандинавского происхождения, в любом случае генетической связи между Русью и, например, дреговичами нет. И здесь вряд ли существенно меняют дело оговорки по поводу «еще созревающего» компонента, так как в отношении тех же лютичей, мазовшан и поморян речь идет именно о происхождении от ляхов («Словени же ови пришедше седоша на Висле и прозвашася Ляхове, а от тех Ляхов прозвашася Поляне, Ляхове друзии: Лутичи, ини Мазовшане, ини Поморяне»), в то время как днепровские поляне, древляне, северяне и пр. в трактовке ПВЛ происходят прямо от славян. «Созревать» здесь, собственно, нечему. «Русь» и «ляхи» для летописца — понятия совершенно разного порядка. Во-вторых, «среднеплеменной» и «государственный» компоненты в указанной модели дублируют друг друга — в обоих случаях фигурирует «Русь», «Русская земля». В принципе, это, очевидно, должно означать, что в рамках политического образования формируется этническая общность, но ясности в понимание особенностей мировоззрения летописца это не добавляет, так как остается неясно: что же для Нестора «Русь» — народ или политическое объединение?
Слабое звено рассмотренной концепции, как кажется, заключается в том, что Толстой пытался приписать мировоззрению летописца ту строгую логичность, которой в его произведении не было и быть не могло в силу особенностей мышления средневекового человека, для которого было характерно гораздо более свободное построение логических связей, чем то привычно современному человеку. «Историко-эт-нографический» очерк, которым открывается ПВЛ, сам по себе очень противоречив. Прежде всего потому, что, как было уже сказано, он является в действительности не «историко-этнографическим», а скорее, историко-богословским очерком. Анализируя его, стоит иметь это обстоятельство в виду. Исследуя самосознание, нужно по возможности стараться в большей степени следовать ходу мысли исследуемого объекта, так как, подходя к материалу с заранее заготовленным жестким трафаретом (в данном случае — это понятие «этническое самосознание»), мы рискуем увидеть сквозь намеченные нами «окошечки» картину либо искаженную, либо вообще вполне бессмысленную и лишенную внутренней логики.
Попробуем рассмотреть имеющийся материал, используя понятия, близкие тем, которыми оперировал сам летописец, и следуя его программе раскрытия вопроса «откуда возникла Русская земля».
Следуя логике летописи, мы видим, что, желая определить место Руси в мире, Нестор первым делом вписывает ее в библейскую классификацию, производящую три большие части человечества от сыновей Ноя — Сима, Хама и Иафета (Быт. 10, 5). Таким образом, первая координата, первый компонент самосознания летописца — отнесение Руси к «жребию Афетову».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177