А то и минута. Дождик через каждые сто тысяч лет – это все равно для них что раз в неделю для нас.
Она сердито поджала губы, глаза рассерженно сверкали в отблесках костра.
– Я тебе не верю!
– Правильно делаешь, – сказал он спокойно. – Люди всегда верят тому, чему хотят верить, а при чем тут истина? Она может оказаться горькой, острой, неудобоваримой. Спокойнее, да и приятнее верить, что вот будешь идти по дороге… глядь – старый медный кувшин торчит из песка! Если вытащить и попробовать оттереть от грязи, появится могучий джинн и скажет, что отныне он твой раб и будет выполнять все твои желания…
Она отшатнулась, смотрела на него расширенными глазами.
– Ты знаешь эту историю?
Он скривился.
– Да кто не знает… Наперебой рассказывают друг другу. Взахлеб. Помню, один при мне перестал даже пахать, выпряг вола, лег под деревом, закинув руки за голову, и начал мечтать, что сделает, когда найдет такой кувшин… Даже не если найдет, а когда найдет!
Она посмотрела с неуверенностью:
– А что плохого, если усталый человек помечтал чуток?
Он пожал плечами.
– Я сказал, что плохо? Нет. Просто его соседи продолжали пахать. Поняла?
Оранжевые языки плясали над толстыми прутьями, что медленно превращаются в пурпурные угли, лицо Барвинок в багровых бликах неуловимо быстро меняется, а когда Олег подбросил новую порцию хвороста, и огонь ухватил их жадно, словно озарилось внутренним светом.
– А кто ты? – спросил он. – Почему в лесу на дереве? Ты там живешь?
– В дупле? – изумилась она.
– Ну, может быть, – предположил он, – у тебя там гнездо…
– Я лекарь, – объяснила она надменно и вздернула голову, – шла в деревню, где все заболели.
Он кивнул.
– Все так. Но как вдруг стала лекарем? Это дело не женское. Женщины лечить не умеют. А ты вообще неженка.
– Это я неженка?
Он покрутил головой.
– Погоди?погоди. Со мной не хитри. Или молчи, или реки правду.
Она посмотрела испуганно.
– Почему?
– Я вижу, – пояснил он с самодовольством, – когда человек врет. У него такое лицо…
– Какое?
Он усмехнулся.
– Хочешь знать, как хитрить? Но оно само делается. Скрыть просто не получается. Так что либо не говори вовсе, либо изрекай правду.
Она пытливо посмотрела на него, лицо погрустнело, а в синих глазах проступила глубокая печаль.
– Ты прав, – произнесла она с глубоким вздохом, в глазах заблестели слезы, – я неженка. И выросла… в очень богатой и знатной семье. Но меня хотели отдать замуж за нелюбимого, я взяла и сбежала.
Он хмыкнул.
– И все так просто?
Она покачала головой, глаза погрустнели, запруда в глазах начала заполняться, и Барвинок гордо подняла голову.
– Нет, – ответила она. – Совсем не просто. Сто раз было так тяжело, что хотела вернуться. Несколько раз уже подходила к воротам своего дворца… дома, но заставляла себя повернуть обратно. И в конце концов сумела приспособиться. А теперь вольной пташкой нравится больше, чем в золотой клетке!
Она сказала с вызовом, заранее готовая к жаркому спору и доводам, что женщина так себя вести не должна, тем более – добропорядочная, но волхв сидел, задумавшись, словно пропустил мимо ушей ее страстное заявление.
– Ты молодец, – проговорил он спустя долгое время. – Сильная пташка. Живучая. Хоть и красивая.
Она перестала сдерживать слезы, взглянула на него блестящими и недоверчивыми глазами. Нос и губы сразу распухли, словно уже ревет давно, веки покраснели, во взгляде безмерное удивление.
– Ты чего?
– А что не так?
– Ну ты вдруг сказал… ты хоть помнишь, что сказал?
Он пожал плечами.
– Что ты красивая. А что тут обидного? И умненькие бывают красивыми, хоть и очень редко. Но тебе вот повезло, так что без обид.
Она сказала торопливо:
– Да я не обижаюсь, совсем наоборот! Но почему ты за все время ни разу этого не сказал?
– Чего?
– Ну, что я…
– Красивая?
– Ну ты же так сказал!
Он произнес с некоторым раздражением:
– Когда бы я успел? Мы что, сто лет живем вместе? И вообще, что ты так прицепилась к этому слову? Ничего обидного в этом нет. Ты в самом деле красивая, хоть и умненькая, не всегда же одно другое вытесняет. Я вовсе не хотел тебя оскорбить!
Она перестала всхлипывать, смотрела на него с широко раскрытым ртом и распахнутыми глазами.
– Э?э… ну… я не знаю…
Он сказал великодушно:
– Это ничего. Не все же на свете ты должна знать. И еще ты молодец, столько прошла со мной и не хныкала. Молодец! Что умеешь, то умеешь. Настоящая женщина, хоть и маленькая.
Сидя, она оскорбленно выпрямилась:
– Я? Это ты здоровенный!.. Откуда только такой взялся. Ты знаешь, мы с тобой, похоже, идем в одну деревню. Не боишься?
Он насторожился:
– Чего?
– Там что?то очень нехорошее.
Она аккуратно собрала в узелок остатки еды, сунула в мешок. От костра вкусно тянет сладковатым дымком, словно сгорают вишневые сучья, еще у некоторых яблонь бывают такие пахучие, вокруг сплошной мрак, и она пыталась представить, как это выглядит для обитателей леса: страшное багровое пламя взметывает быстрые хищные языки, которые жалят любого зверя, а сами ничего не боятся, неуязвимые и бессмертные, там двигаются жуткие черные силуэты, смутно похожие на человеческие, но от них огромные черные тени стремительно прыгают на деревья, когда их выхватывают из тьмы языки огня…
Волхв широко распахнул глаза, когда она вздохнула и поднялась.
– Ты куда?
– Надо идти, – ответила она просто. – В той деревне начали умирать люди. Слишком много. Почти половина сельчан лежит при смерти.
– А ты при чем?
– Я лекарь, – объяснила она. – Я могу их спасти!
– В самом деле можешь?
– По крайней мере, – ответила она с вызовом, – попытаюсь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20