Вышли мы вместе. Я пошел домой,
в свою каморку, с Феро нам довольно долго было по пути, а потом он свернул:
— Я иду ночевать к тетке. Она живет там, на краю села. У дороги на Залесье.
Стипендию нам выплатили только к началу ноября. Сразу за три месяца. И я как распоследний дурак, которому все нужно, но ни на что не хватает, купил себе велосипед, хотя он-то мне нужен был меньше всего, я и ездить на нем толком не умел. А еще в магазине музыкальных инструментов я приобрел полотняный футляр для валторны, положил ее в футляр и повесил на руль. Погода была не очень теплая, но я весело заработал педалями по пути из Братиславы в Иванку.
И вот вам, пожалуйста! Этот самый футляр гроша ломаного не стоил! Только глупый деревенский валторнист мог положиться на его качество. Иначе бы, наверное, такие футляры вообще не делали. Ручка на нем оторвалась, я хотел подхватить валторну, но она все равно попала под колесо, а я свалился в канаву, сам весь ободрался, изорвал футляр и помял валторну. Да еще переднее колесо свернул восьмеркой. Сижу и не знаю, что раньше оплакивать. Минут десять просидел в канаве. И смех и грех, скажи кому — не поверят в такое несчастье!
Велосипед я починил сам. А с валторной на другой Же день пошел к Загнеру. Не знаю, жив ли он еще, был раньше такой специалист по ремонту музыкальных инструментов, мастерская его находилась на площади Гвездослава. Загнер спросил меня:
— Черт возьми, парень, по Татрам ты, что ли, с валторной лазил?
— Пан Загнер, пожалуйста, почините!
Загнер был весельчак и любил разыгрывать студентов:
— Ну, что же, оставляй. Зайдешь месяца через три. А если понадобится раньше, заскочи недели через две.
Конечно же, он знал, что я и двух недель не могу ждать. Просто хотелось ему меня попугать и насладиться моими муками. Потом он, конечно, сжалился и спросил только:
— Когда у тебя урок?
— Послезавтра.
— Завтра утром будет готово.
Но на другой день решил снова немного поразвлекаться.
— Полюбуйтесь, совсем как новая! — И протянул мне инструмент, который в самом деле сверкал будто новенький, потому что ученик-настройщик, причем уже у меня на глазах, надраил его. Да еще быстро так. Белым каким- то порошком. До сих пор не знаю, как он называется. Ах, до чего мне тогда эта рухлядь понравилась! А пан Загнер только подсмеивался над моей растерянностью, он ведь насквозь меня видел и даже мое восхищение своим учеником уловил, так вот, пан Загнер произнес:
— С тебя триста пятьдесят крон.
От испуга я покрылся испариной.
Тут Загнер снова надо мной сжалился:
— Ну, чего молчишь? Давай деньги и проваливай!
— Пан Загнер, не сердитесь, но у меня нету столько.
— Черт возьми, а сколько есть?
— Только сто двадцать.
— Так гони сто двадцать и катись к черту!
Мои дела в училище в полном порядке. Никаких проблем. Если кто время от времени и поворчит, так я не принимаю близко к сердцу. Преподаватель по специальности иной раз даже с урока выгонит, а на следующий день — будто ничего и не случилось, только еще внимательнее со мной беседует, потому что обязанность у него такая — быть терпеливым. Одна только преподавательница по фортепьяно, кажется, никак ко мне не привыкнет. Ей-богу, не знаю, как ей только угодить?
Однажды пришел к ней на урок, и только вхожу
в класс, вернее, перехожу из одной аудитории в другую, а руки у меня заняты, потому что несу валторну, сумку, пальто и шапку да еще держу в руках связку фортепьянных нот, чтобы побыстрее начать, бросить все в угол и сразу же с нотами сесть за фортепьяно, вот поэтому-то так и получилось, что, входя, я стукнул дверью, руки-то, говорю, были у меня заняты, и дверь я мог придержать только локтем, ну она и хлопнула.
А учительница тут же взорвалась:
— Что это значит? Вы где находитесь? Что вы себе позволяете? Разве можно так входить?
Я сперва опешил. Не понимал, чего она от меня хочет. Мне вовсе не показалось, что двери так уж сильно хлопнули, даже в голову не пришло, что она могла из-за дверей рассердиться. Тупо глядел на нее и, поскольку ничего не понимал, то как-то бессознательно заулыбался:
— Пани учительница... сегодня ведь понедельник, у меня урок... я... пани учительница... ведь сегодня понедельник!
— Этого еще не хватало, прямо издевательство какое- то! Ну это уж слишком! Наглец! Еще смеется тут, кошмар какой!
Тут уж я совершенно растерялся. И чем больше она кричала, тем меньше я соображал.
— Пани учительница, ведь сегодня... в самом деле... понедельник!..
А она орет все сильнее, я ничего не соображаю, глотаю слюну, а в руках все это хозяйство, я устал, задыхаюсь, ноги не держат, сказать про это боюсь. Хочется присесть. Голова кружится. Я, кажется, шатаюсь, господи, что это со мной? Чувствую, что улыбаюсь, пытаюсь улыбаться, чтобы как-то исправить положение, скрыться за улыбкой, и тут пол наклоняется ко мне, все вокруг вместе со мной качается, и голос учительницы слабеет, вот он уже где-то совсем далеко, и наконец я брякаюсь на пол, но сам этого не чувствую.
В общем, я упал в обморок. Сколько был без сознания — не знаю. А когда очнулся, увидел над собой испуганное лицо учительницы:
— Мальчик мой золотой, что с тобой? Что с тобой такое? Ты ведь болен.
Она помогла мне встать и подвела к стулу:
— Господи, как ты меня напугал! Сядь, отдохни! На стуле тебе будет удобнее... я же знаю, ты такой старательный! Не надо было так усердствовать! Лучше отдохни! Дома отдохни! Сегодня уже все равно не до игры. Дойдешь домой, не упадешь, я могу не бояться?
— Нет, мне уже лучше. Я только посижу еще в парке на лавочке.
— Ты, главное, отдохни!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30