В старших классах он уже наметил полтора десятка учеников — будущее ядро тайной организации. Ему казалось, что будет лучше, если подпольщиками будет руководить кто-нибудь из учеников, а он сам останется советником, в тени. Однако прежде следовало проверить свои силы. Пусть поначалу газета бросит вызов враждебным педагогам.
Так родился «Юный патриот», а через месяц — и тайный кружок, руководимый Альбертасом Сикорскисом.
Мингайла жил рядом с рынком, в двухэтажном каменном доме, где снимал довольно просторную комнату на втором этаже. Комната была высокая, с двумя большими окнами, выходившими на рынок. На стенах висели картины, написанные самим Мингай-лой: фрагмент Грюнвальдской битвы, портрет Витов-та Великого, встреча Кейстутиса и Бируте и три небольшие гравюры, изображавшие бои за независимость. В углу, напротив потертого плюшевого дивана, стояли полупустые книжные полки. Два-три романа, воспевающие прошлое Литвы, представляли художественную литературу. Больше всего места занимали педагогические и философские «труды» на литовском и немецком языках. Рядом с сочинениями Видунаса и президента Сметоны виднелся объемистый том Канта на немецком, «Майн Кампф» Гитлера, Ницше и несколько книг по вопросам военной стратегии. На письменном столе — новый номер журнала «Трими-тас» и беспорядочно разбросанные листки разного формата, исписанные разными почерками — Сикорс-кис принес вчера материал для газеты.
Мингайла прочитал заметки и задумался. Решительность авторов ему нравилась, обнадеживала, но одна статейка, написанная печатными буквами, вызывала беспокойство. Это было сочинение Сикорскиса. Альбертас осуждал примиренческое отношение Ольви-даса к учителям — не националистам. Он оскорбительно насмехался над директором, называя его петухом-крикуном, которому, сколько бы он ни кудахтал, все-равно не снести яйца. К статейке прилагалась карикатура Лючвартиса: Ольвидас танцует кадриль с Думбенайте, Даумантайте и Габренасом.
Мингайла вспомнил вчерашний разговор с директором по поводу Жутаутаса. Мингайле удалось убедить Ольвидаса, что Бенюс не виновен. Скорей всего, это провокация Стяпулиса да еще раздутая Габренасом с Даумантайте. Наконец не стоит столь трагически относиться к этой газете. Ведь «Юный патриот» защищает не коммунистов, а дело нации. Нарушает гимназический порядок? Эх, кто из нас не нарушал его! Надо понять молодежь. Разве мы в их годы довольствовались устоявшейся формой? Разве не искали, не блуждали, пока не нашли свой путь? Вспомнив молодость, директор растрогался и пообещал отложить обсуждение Жутаутаса на неопределенное время. Да,
с Ольвидасом договориться можно. Только не надо его настраивать против себя. А Сикорскис черт-те что выдумал... Восстановить руководство гимназии против «Юного патриота»! Он что, с ума сошел? Ему, верно, приснилось, что он руководит не кружком из двенадцати человек, а целой армией вооруженных солдат...
Мингайла скомкал статейку Сикорскиса и швырнул в угол. Туда же полетела и карикатура Лючвартиса. Потом он встал, подошел к окну и выглянул наружу. Рыночная площадь пустовала. В балаганах скучали продавцы, ждали конца мессы. Хромой еврей вертел шарманку, на которой стоял ящик с «билетиками счастья» и сидела морская свинка. На другом конце рынка несколько городских ребят гоняли мерзлые конские яблоки — играли в футбол. По середине площади шел сгорбленный нищий с сумой, а навстречу ему, от церковного двора, летел шарабан, запряженный бойкой лошадкой: братья Кальманасы, торговцы льном, мчались в деревню опустошать крестьянские амбары. «Балаганы, нищие, евреи, шарманка с морской свинкой...—с досадой подумал Мингайла.—Тот же гадкий, провинциальный пейзаж, как и двадцать — тридцать лет назад. И это называется литовской культурой!..» Он следил за игрой детей и от души жалел оборванных ребятишек, которых ждала ожесточенная борьба за жизнь, а может быть, и доля вот того нищего. Нет! Этому не бывать! Пускай хромой еврей играет на своей шарманке, но его богатые соплеменники не будут больше разъезжать по деревням, обманывать крестьян. Их поставят на место!
И этих детей поставят на их места. Каждого поставим на свое место, только надо быть терпеливым и твердым. А Сикорскис хочет за один день все перевернуть вверх тормашками. Мальчишка... Слишком уж самостоятельным становится. Недавно, не посоветовавшись, организовал избиение Голубова, выбил стекла у Гальперина. Рано размахался кулаками, кружок еще слаб. Кроме того, Альбертас должен бы понимать, что Литва — не Третий рейх, а белый витязь — не германский орел. Возможно, понимать-то он понимает, но не придает этому никакого значения. Прошли те времена, когда каждое слово учителя было для него свято. Теперь у него своя голова на плечах и свой взгляд на нацию и мир. Над Кантом он издевается — сумасшедший, дескать, искатель «золотой середины» ! Видунас, по его мнению, не понимает литовского духа. Ницше — устарел, хоть его «Воля и власть» и вдохновила Гитлера. Альбертас уверен, что надо найти какую-то середину между Ницше-Гитлером с одной стороны и Гегелем-Дарвином — с другой. Но Мингайле его середина не нравится, ох, не нравится! Слишком много заумной путаницы, а это черт-те куда может увести...
Рассуждения Мингайлы прервал звонок.
— К вам гость, — послышался за дверью голос хозяйки.
— Прошу прощения, подождите минутку. — Мин-гайла бросился к столу, сунул в ящик рукописи и, подняв с полу скомканную статью Сикорскиса и карикатуру Лючвартиса, швырнул под печку. Потом несколько раз провел гребенкой по желтым волосам, завязал халат, окинул глазами комнату и приоткрыл дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119