откуда всклокоченный опухший Марцелл мог все это знать?!.
Переулок закончился тупиком. Здесь никогда нельзя было быть
уверенным, что идешь, куда надо. Здесь вообще ни в чем нельзя
было быть уверенным. Даже в том, что тебе удастся уйти из Города
- и не только потому, что за южными воротами почти сразу же
начиналась пустыня, откуда регулярно налетали орды лохматых
непонятных кочевников, расшибавшиеся о мощь крепостных стен; и
не только потому, что с запада лежали горы, где, по слухам,
водились великаны и колдуны, а на самом деле водились хмурые
неприветливые горцы, без особого радушия относившиеся к
горожанам. Нередко посланные на чье-то усмирение войска вообще
не возвращались (война есть война!), или возвращались, но с
совершенно другой стороны, усмирив, как выяснилось, множество
никому не известных племен, и позаимствовав у них кучу никем не
виданных трофеев. Трофеи поступали в казну, жалованье
пропивалось выжившими, и все входило в прежнее русло.
Корабли тоже уплывали не всегда благополучно - что
совершенно не печалило матросов, привыкших к удачной торговле,
крепкому вину и умеренным ценам; и когда корабли все же
уплывали, многие из команды оставались на берегу - и
население Города пополнялось гордыми франками, педантичными
бриттами, суровыми норманнами, светлобородыми россами и
вспыльчивыми нумидийскими неграми - всеми, кому Город
приходился по душе.
Как и Якобу...
Свернув в очередной переулок, совсем отчаявшийся лекарь
неожиданно очутился перед собственной дверью. Некоторое время он
ошалело взирал на нее, успокаивая дыхание и слушая кухонную
возню проснувшийся жены. Жена ждала ребенка, и Якоб не хотел зря
волновать ее.
"Город...- думал Якоб,- не бывает таких городов...
Хотя я в нем живу. Значит, и меня не бывает. Меня не бывает, и я
очень хочу есть..."
Он улыбнулся и толкнул дверь.
Возможно, Якоб был прав. Возможно, такого города никогда и не
было...
ОРНАМЕНТ
Высоко вознесла деревянные столбы свои над мелкорослыми кустами
и редкими деревьями окраины Башня Молчания. Именно к ней, к
закопченному массиву опор ее и крался, проклиная хлещущие
колючие ветки, почтенный кладбищенский вор Шируйе Неудачник.
О Аллах, ну что за нелепый народ эти огнепоклонники!..
Порядочный усопший должен лежать в порядочной земле, присыпанный
нерадивыми пьяными могильщиками лишь для успокоения родни -
и для удобства столь тяжелой работы его, рыжебородого Шируйе,
для снятия с ушедшего лишней тяжести, совершенно не нужной и
даже обременительной там, где всемогущий Господь ставит всех на
казенное довольствие.
А эти, чтоб огонь прижег их помятые седалища!.. Вот и лезь
теперь на эдакое чудище, где нечистый покойник обязан
ублаготворять, согласно обычаю, пустые желудки стервятников. А
он, Шируйе, отнюдь не молод, чтобы отрываться от привычной
грешной поверхности. И страшно, однако,- нет, мертвых он
давно уже перестал воспринимать иначе, чем как объект
работы; но одно дело - солидный умерший
мусульманин, и совсем другое - нечестивый
маг-зороастриец, вокруг которого демонов, как мух возле
падали...
Хорошо хоть догадались, свечку оставили, или что там у них
вверху горит - не могут парсы без огня, но опять же, к
примеру, есть огонь дурной, это на площади по жаре, а есть
вполне нужный, свечечка вот такая, чтоб видна была скрипучая
лесенка, и перила, и все, как положено...
В небольшой плошке с маслом плавал крученый фитиль, и испуганный
огонек оглядывался по сторонам, высвечивая узкую пятиугольную
площадку, каменные грубые статуэтки по углам, приземистые
коренастые силуэты забытых богов и вздувшуюся сидящую фигуру
умершего, завернутую в белый шелковый лоскут. Покойный парс
бессмысленно глядел на задумчивого Шируйе, скребущего свою
клочковатую бороденку, словно намеревающегося выскрести оттуда
нечто, годящееся в добычу - и вычесал-таки, выскреб, и
нагнулся к сидящему, ловко отрезая пухлый безымянный палец, на
котором надето было неширокое кольцо, надето камнем вовнутрь.
Ненужный кусок плоти полетел вниз, в попятившуюся любопытную
темноту, и вор подошел к ограждению, разглядывая снятый
перстень. Вишнево-красный камень в золотой оправе мгновенно
налился светом фитиля, и вырезанный на нем глаз -
похожий скорее на скалящийся рот, с зубами ресниц и вспухшим
языком зрачка - глаз весело подмигнул остолбеневшему Шируйе.
Пламя лампадки задрожало и погасло, словно впитанное багровым
камнем, и лишь он продолжал светиться в окружающей тьме; и в
свете перстня померещились Шируйе смутные человеческие очертания
у опор Башни Молчания. Вор вгляделся в шелестящий кустарник и
только хлопанье крыльев за спиной вынудило его снова обернуться
к площадке.
Тела не было. На его месте сидел горбатый пятнистый гриф в белом
шелковом покрывале, и клюв его раздирала сардоническая ухмылка.
Шируйе вжался в перила и с ужасом глядел, как хихикающая птица
встает на человеческие пятипалые лапы со вздувшимися синими
венами у колена, и голова ее в зеленом тюрбане нависает над
трясущимся испуганным человеком.
И когда понял Шируйе, что человек этот - он сам, то короткий
хрип расплескал гранатовый сок ночи, и рыжебородый вор, ломая
перила, рухнул на мягкую землю у одной из опор. Тихо было
наверху, и умерший парс по-прежнему лежал у своего края без
поручней, и коренастые силуэты охраняли покой Башни
Молчания. Что было - и было ли что-то?
Человек в широкой длиннополой рясе приблизился к неудачливому
кладбищенскому вору.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4