– Глядите, вон он идет, одноглазый.– Ах, бедный!– Нет, он не бедный, так ему и надо: зачем он лез в чужое гнездо.Еще рассказали о лягушке: она прыгала, ее поймали, пожали немного, чтобы удержать, а она после того прыгать больше не стала.– Ах вы, безобразники! Вы замучили лягушку, а это, может быть, и была сама лягушка-царевна.И рассказали им по-своему, как выйдет, о лягушке-царевне. Вероятно, вышло неплохо, все дети были растроганы, все жалели лягушку-царевну и обещались никогда лягушек не душить.– Пусть себе прыгают!– Лягушек не будем душить, – сказал один маленький бутузик, – но если медведь придет?– Медведей тут близко нет, медведь не придет.– Как же так: вчера ночью к нам медведь приходил. Ночью я сам слышу: стук-стук! – отворяется дверь, и входит огромный медведь, и прямо ко мне, а я во весь голос орать. Прибежали скоро няни, а медведь убежал.– Медведей, – сказали мы, – не бойся: они очень человека боятся.И рассказали им действительный случай с нами на севере, когда мы целый месяц в тайге искали встречи с медведем и не могли встретиться. Но когда сели в лодку и поехали, то медведь вышел из лесу и долго смотрел нам вслед, как мы ехали вниз по реке.– Чего же вы его не били?– А не видели.– А как же узнали, что он глядел?– После один охотник рассказал: он видел с другого берега из своего шалаша. И еще этот охотник рассказал, будто бы, когда река повернула и мы скрылись из виду, медведь залез на высокое дерево и оттуда опять долго глядел. А под конец он помахал нам лапой, язык нам показал, слез с дерева и убежал в лес.Рассказывая о медведе, мы сидели на широком пне, а дети плотно прижались к нам, как, бывает, многочисленные отпрыски обступают тесно пень материнского дерева. Все дети были чистенько и заботливо убраны, вполне здоровые, с розовыми и загорелыми личиками. Но только как-то уж очень плотно они к нам прижимались, слишком тянулись к нам. Так бывает в лесу, когда срежут дерево и корневая сила выбрасывает пуки свежих отпрысков, и листки на них как-то очень уж зелены, кора слишком нежная, стволики чересчур частые, кругом обнимают пустое место, дерева-матери нет, а внизу пень.Маленькая девочка Мария-Тереза, дочь испанской комсомолки, умершей в Ленинграде, гордая, нелюдимая, робко-застенчиво опустив глаза, спросила не позволим ли мы ей называть нас папой и мамой. Вслед за Терезой все начали просить нас об этом. Так мы были на месте умершего дерева-матери, и бедные человеческие отпрыски спрашивали нас:– Не вы ли пришли, наши папа и мама?Что нам было сказать. Когда видишь крошечные существа четырех, пяти лет, тянущиеся к нам с вопросом: «Не вы ли папа и мама?» – это потрясает. ЖИЗНЬ ВОЗЛЕ ПНЯ Нигде не найдешь в лесу жизни более обильной и страстной, как возле старого пня. И мы тут сидели на пне, радуясь, что ребятишки так жадно слушают нас. Мы спросили одного мальчугана:– Скажи, милый, кого ты больше любишь папу или маму?– Папу, – ответил мальчик, – я, конечно, больше люблю: папа с нами играл, наш папа был, как мы.– А мама?– Мама готовила на кухне, стирала белье.Это значило у мальчика, что папа мог играть с ним, а маме было трудно. И еще это значило: мама умерла, но это страшно, об этом лучше молчать, а папа жив.– Твой папа на фронте, что он там делает?– Пишет письма.Значит, есть надежда, что он вернется и опять будет играть. Короче говоря, мальчик ответил, как ответил бы любой из побегов, обступающих старый пень:– Мне хочется жить, и это я «больше люблю».Бедный мальчуган! Сколько весен еще надо петь соловью свою песенку, чтобы ребячьему сердцу победить пережитое, чтобы снова вошла в это испуганное сердечко и навсегда там осталась прекрасная мама его первого детства. ПАПА-ДОКТОР Доктор в колонии чуть ли не единственный мужчина в женском царстве, обслуживающем семейку человек в триста. Приводят к нему мальчика Мишу с накожной болезнью, последствием ленинградского голодания. Приходится сделать небольшую операцию.Доктор готовит инструменты. Мальчик бледнеет.– Не бойся, мальчик, я хочу тебе помочь. Не будешь бояться?– Не буду.– Начинаю, держись.– Держусь.– Больно?– Не хочу больно, держусь.– Молодец. Вот и все.Миша счастлив. Миша очарован добрым доктором, возбудившим в нем мужество, преодолевающее боль. И вот тогда из безобманной, целомудренной, застенчивой природы сердечной поднимается чувство благодарности.Неуверенно, робко, вспыхнув, Миша говорит:– Доктор, разреши мне звать тебя папой.– А разве нет у тебя папы?– Папа на фронте, далеко, тот папа мой, а ты будешь нашим папой.Доктор согласился при обещании мальчика держать договор в тайне.Вечером, при обходе, в спальне все дети разом закричали доктору:– Наш папа идет!Доктор не обрадовался этому назначению своему – быть общим папой. Он человек деловой, должен блюсти дисциплину, он им доктор, не папа. Да так и запретил, и тому мальчику Мише запретил за то, что он не сохранил тайны.– Болтун! – сказал он строго.И поворчал в нашу сторону:– Извольте понимать эту мудрость: «Будьте, как дети», если дети эти – плуты и разбойники.После занятий доктор, однако, своим перочинным ножом сделал змей для детей, запустил его вместе с ними, и тут дети забыли запрещение и опять сделали доктора папой. И видно было, что сам доктор радовался, как ребенок.Тогда мы подошли к доктору, запускавшему змея, и повторили его слова:– Извольте понимать эту мудрость: «Будьте, как дети». КОЗОЧКА Из Берендеева на Ботик стала ходить повариха, хорошая, ласковая женщина, Аграфена Ивановна; никогда к детям она не придет с пустыми руками, и одевается всегда чистенько, дети это очень ценят. Женщина она бездетная, за мужем своим бывало ходила, как за ребенком, но муж пропал без вести на фронте.
1 2 3 4 5