Мой отец говорит, что Иов был первым истинным баптистом.Вот почему истинные христиане-баптисты спасутся, когда наступит конец света, а все, кто не слушает нас, будут гореть в геенне огненной целый миллион лет. Или даже больше. Так что вам лучше перестать играть в карты и сквернословить.Но Джино, упрямый мальчишка, мастерски перетасовал карты и стал проделывать с ними разные фокусы. Джоуб завороженно глядел на его ловкие руки.— Хочешь попробовать? — небрежно спросил Джино.В следующую секунду колода оказалась в руках у Джоуба. Тот попытался их перетасовать, но карты веером разлетелись по полу. Он собрал их и предпринял новую попытку. На его лице застыло серьезное выражение. Неожиданно на пол комнаты легла громадная тень. Над мальчиками нависла миссис Колуччи; они не слышали, как она подошла по коридору к их комнате.Винни и Джино замерли, не в силах отвести взоры от красавицы. Она смерила сына холодным взором, приподняв одну бровь, — Я не играл, мама! — заикаясь, пролепетал Джоуб. — Просто Джино показывал мне, как мешают карты. Я смотрел, как они играют…— Он не врет, миссис Колуччи, — горячо вступился за него Джино. — Он смотрел, и все. Представляете, — в его голосе звучало изумление, — он отказывался играть, как я к нему ни приставал!Миссис Калуччи улыбнулась и произнесла:— Я знаю, Джино, что сын мне никогда не врет.Но довольно даже прикосновения к картам. Отец будет очень сердит на него.Джино заговорщически улыбнулся:— А вам не обязательно ему рассказывать.Теперь в тоне миссис Колуччи прозвучал холодок:— Я-то, конечно, не расскажу. Но Джоуб расскажет ему сам.Удивленный Джино устремил на Джоуба вопросительный взгляд. Миссис Колуччи ласково объяснила:— Мистер Колуччи — глава нашей семьи, подобно тому, как бог — глава всего мира. Не станешь же ты утаивать что-либо от бога, а, Джино?Мальчик задумался.Винни сердито тасовал карты. Он был зол на Джино; как брат сподобился не разобраться в этих людях? Неужели он воображает, что они питают к нему симпатию, неужели его подкупили их учтивые манеры? На красивом, дородном лице миссис Колуччи он ясно разглядел отвращение: ведь они играют в карты, а это все равно, что застать их за каким-нибудь постыдным занятием, о котором не принято упоминать.— Не лезь в чужие дела, Джино! — брякнул он и уже занес руку для затрещины.Джино, как всегда заинтригованный непонятными речами, сказал Джоубу:— Ты действительно расскажешь отцу? Кроме шуток? Но ведь если ты не расскажешь, твоя мама тоже не проболтается! Верно, миссис Колуччи?На лице женщины нетрудно было прочесть выражение сильнейшего, прямо-таки физического отвращения, но она промолчала.Джоуб тоже ничего не ответил, но был близок к тому, чтобы расплакаться. Джино остолбенел.— Я скажу твоему отцу, что я сам сунул тебе в руки карты, — заверил он Джоуба. — Ведь так оно и было на самом деле! Правда, Вин? Пошли, я ему все расскажу.— Отец примет на веру любые слова Джоуба, — резко остановила его миссис Колуччи. — Спокойной ночи, дети. Попрощайся с новыми друзьями, Джоуб.Джоуб безмолвствовал. Мать и сын направились в кухню.Братьям расхотелось играть в карты. Джино подошел к окошку, распахнул его и залез на подоконник. Винсент подошел к другому окну и поступил так же.На сортировочной станции царила темнота, разрезаемая прожектором единственного бессонного, но невидимого паровоза, оглашающего все вокруг стальным лязгом. Река Гудзон казалась в свете неяркой осенней луны сине-черной, а противоположный берег вставал, как нагромождение скал. Десятая авеню была темной и пустой; холодный октябрьский ветер разогнал на ночь глядя не только людей, но даже запахи. Лишь на углу Тридцать первой стрит теплилась жизнь: здесь горел костер, вокруг которого бродили подростки.Джино и Винсент видели, как с крыльца спускается отец, вышедший проводить семейство Колуччи до трамвайной остановки на Девятой. Вскоре он появился снова и надолго замер у костра, пристально глядя на пляшущее пламя. Мальчики не сводили с него глаз. Наконец он оторвался от огня и побрел домой.Джино и Винсент слезли с подоконников, опустили и расстелили кровать. Винсент натянул свою драгоценную пижаму — память о загородном отдыхе. Наблюдая за ним, Джино молвил:— Этот Джоуб — славный паренек, но его счастье, что он живет не в нашем квартале.Мистер Колуччи оказался не только болтуном, но и человеком дела: не прошло и недели, а Фрэнк Корбо уже поступил на шоколадную фабрику Ранкеля; теперь его возвращение домой всякий раз становилось для детей праздником. От его одежды и от него самого за версту несло какао, карман топорщился от огромного куска шоколада. То был чистый шоколад, гораздо вкуснее того, что продается в лавке. Кусок вручался Джино, и тот делил его между всеми детьми следующим образом: он рубил его ножом на две части, одну брал себе, вторую отдавал Винни; обкусав каждый свою долю, мальчики передавали остатки Салу и Лене. Джино представлялось, что отец долбит на работе мотыгой огромную гору шоколада, стараясь ее измельчить.Под Пасху отец собирался принять крещение по новому обряду. Каждый вечер он отправлялся к Колуччи на урок чтения; оттуда его путь лежал в молитвенный дом, где он слушал службу и продолжал учебу. Иногда он пытался заставить Джино почитать ему Библию, но мальчик неизменно протестовал: читал он плохо и с явным отвращением, особенно излюбленные места отца, в которых речь шла о том, как разъяренный и мстительный бог призывает человека к ответу. Джино читал эти отрывки таким безразличным и скучающим голосом, что только раздражал отца. Однажды Фрэнк Корбо сказал ему с мягкой улыбкой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98