Но сегодня на ее месте лежит другое обнаженное тело. В паутине кабелей, трубок и датчиков смуглая кожа Счастливчика Рича дышит шелковым блеском.
Мысль Одри вздрогнула, сбилась, снова перешла на круг и смятенно прошла его четырежды. Возвращение на спираль. Резким рывком. Кажется, удачно, иначе все началось бы сначала.
Еще виток.
Стеклянный купол опускается.
Еще виток. Еще. Уже. Глубже. Есть!
Спираль сомкнулась в ослепительную точку, и Одри наконец устремилась в эту точку, рванулась и замерла.
Переход завершился.
Все очень просто. Полеты к далеким звездам отнимают немыслимую бездну времени. Куда проще и быстрее переносить одно только сознание. Еще в далеком прошлом люди предвидели подобную возможность. Но в старых романах — а под их влиянием и в новых опытах — для переселения подбирали бессознательное тело. Безнадежного кретина, например, или больного с потерей памяти. Не сразу, конечно, но порочность подобного выбора сделалась совершенно ясна.
Земной опыт не годится на другой планете. Тем более невозможно инородному сознанию затеряться среди туземцев. После первых неудач систему поиска переориентировали, и она стала выбирать других носителей. Не только не дебилов — напротив, очень умных, с большим жизненным опытом. Иногда это были писатели, актеры, ученые, изредка попадались жрецы и властители, но чаще всего временный приют агентам Управления давали авантюристы всех мастей и калибров. Кем окажется носитель, агентам обычно не сообщали: любая предварительная информация, как правило, мешала последующему контакту.
Конечно, это аморально — забираться в чужое сознание, ясное дело. Поэтому практика Управления поначалу встречала бешеное сопротивление в массах. Чего именно боялись, трудно сказать. Не прямой подсадки в свой мозг сопланетника — это как раз было технически невозможно. И даже, пожалуй, не принципа «как аукнется, так и откликнется». Мол, покуда наши наблюдатели в чужих телах торчат на Проционе, агенты с какого-нибудь Сириуса отсиживаются в нас самих. Скорее это было здоровое отвращение ко всему аморальному и ненормальному.
Потому что это ведь ненормально и нездорово — управлять чужим телом и знать чужие мысли, как свои. И с ощущениями накладка. Компьютер выбирал носителя, исходя из его образа жизни, склада ума, характера, насколько все это вместе взятое соответствует задаче, стоящей перед наблюдателем, поможет носитель агенту или помешает. А вот на… как бы это повежливей… половую принадлежность чертовой железяке было глубоко наплевать, и рано или поздно мужчина-наблюдатель оказывался вброшенным в глубины сознания женщины-носительницы или наоборот. Хотя агенты знали, что это должно случиться, первый адаптационный шок всегда был ужасен. Потом привыкали. В результате вот уже пятьдесят лет, как появилась пословица «Наблюдатели не краснеют». Им было очень легко и неимоверно трудно в личной жизни. Агенты не могли не понимать друг друга. Поэтому любили чаще всего за пределами Управления, Сложно любить наблюдателя. А вот женились чаще всего в пределах профессии — и по той же причине. Став наблюдателем, Одри не раз подумывала, уж не за тем ли Рич уговорил прийти ее в Управление — сначала программистом, а потом и наблюдателем.
До сих пор Одри неимоверно везло. За пять лет переходов — одни женщины. На этот раз ее заранее лихорадило. Смерть Рича не могла не стать первым звеном в целой цепи неприятностей.
Господи, ну когда же, когда? Войти, пока носитель бодрствует, невозможно. Боже, да они здесь вообще спят когда-нибудь?
Ну наконец. Сжатое в точку сознание Одри ощутило привычные импульсы. Спит. Можно выйти из точки. Одри начала по привычной формуле. Сперва зрение и слух, быстрее, пока носитель не видит снов. Волнообразные толчки. Качание, размах все возрастает. Амплитуду надо чувствовать, иначе вместо мысленной сцепки на слишком крутом размахе получится мысленный удар, и ни в чем не повинный человек может ослепнуть. Одри была асом по этой части. Размах. Прикосновение. Одри медленно растеклась по зрению и слуху, обтекая, обволакивая. До утра она успеет впитаться. В обонятельную зону она скользнула легко, нашла ее сразу, без дополнительной раскачки, без ощупывания. Теперь тактильные рецепторы, холод, тепло, боль. И мышечное чувство. На первом же касании Одри ощутила препятствие, нажала чуть посильнее и вошла непривычным толчком.
Обжигающий стыд. Тошнотворная карусель серых и черных тонов, мысленное соответствие морской болезни.
Одри старательно повторила, как заклинание, формулы адаптации. Ей говорили, что в первый раз это мало помогает, но и самая малость лучше, чем ничего. Она с трудом сдерживала посторонние мысленные рывки, ощущая себя в сильном молодом мужском теле. Уж не везет, так во всем.
Одри была, по счастью, хорошо тренирована. Почти все ее мысли рвались и разбегались. Но что-то уже из области рефлексов само выполнило дальше необходимые действия.
Одри обрушилась в речевую зону. Здесь контакт был необыкновенно легким, но это ее не утешило. Зато обычный языковой удар — на жаргоне агентов «планка» — прошел почти безболезненно, настолько было велико остолбенение от предыдущего шока. За доли секунды узнать чужой язык, как родной, проникнуть в него… процедура болезненная и сложная. Одри все сделала совершенно машинально. И вовремя. Она выплыла сквозь невыносимое, глубинное лингвистическое давление в верхние слои словесного океана и увидела смутные образы. Чужие сны. Одри замерла. Потом осторожно поставила блок и наконец заснула сама. Жаль, что спать недолго.
1 2 3 4 5