Однажды разыгралась ужасная гроза, такой я раньше не помнила. Большинство отдыхающих решили остаться в своих домиках, и нужно было приносить им завтрак туда. И делать это быстро, чтобы он не успел остыть и никто из гостей не пожаловался. Когда я спешила в один из домиков, из-за угла выскочил Колин, мокрый, как бездомный пес. Господи, как же он был неуклюж!Глаза Шаннон, продолжавшей смотреть на тлеющие угли камина, наполнились слезами.– Он рассказывал, как вы познакомились, – сказала она дрогнувшим голосом, не оборачиваясь. – После того, как сбил тебя с ног.– Да, так оно и было. И мы не притворялись, когда говорили тебе, что это стало началом нашей любви. Он сбил меня тогда с ног, я свалилась прямо в грязь вместе со своим подносом и всем, что на нем было. Он начал извиняться, пытался поднять меня, а я сидела в грязи и плакала. Я боялась, что теперь меня уволят, и еще болела спина и устали ноги от беспрерывного таскания подносов. Сидела, и плакала, и не могла остановиться. Даже когда он все-таки поднял меня и повел к себе в комнату.Легкая улыбка тронула ее лицо, в глазах появилась нежность, но Шаннон не видела этого.– Он был такой милый. Усадил в кресло, хотя я была вся в грязи, накрыл ноги одеялом, потому что меня била дрожь. И держал за руку, пока я не перестала реветь и слезы не высохли у меня на лице. Он не отпускал меня, упрашивая пойти с ним вечером пообедать в знак примирения, и я наконец согласилась…«Наверное, все это очень романтично, – думала Шаннон, – но в то же время ужасно… ужасно».– Он не знал, что ты была беременна, – произнесла она полувопросительно.На лице Аманды появилась страдальческая гримаса – от обвинения, прозвучавшего в голосе дочери, и от нового приступа боли, пронзившего все тело.– Нет, тогда не знал, – решительно ответила она. – Никто не знал, иначе меня бы не взяли на работу. Тогда было другое время, и беременную незамужнюю женщину на сто миль не допустили бы до такого места, где отдыхали обеспеченные люди.– Ты играла с ним в любовь и не призналась, что у тебя должен быть ребенок, – осуждающе бросила Шаннон, не поворачивая головы.«И этим ребенком была я», – мысленно добавила она с горьким изумлением.Тщетно стараясь поймать взгляд дочери, Аманда заговорила вновь еще медленнее, с еще большим трудом:– Я росла и становилась женщиной, не зная любви. Ни родительской, ни мужской. Томас был первым лучом в этой непроглядной тьме. Но луч мелькнул, словно молния, и погас. Однако его блеск все еще слепил мне глаза, когда я встретила Колина. Слепил и не давал видеть никого другого. Чувства, которые я испытывала к Томасу, перешли на ребенка, зачатого нами вместе. А Колин… Тогда я была просто благодарна ему за доброе отношение. Но потом, вскоре, я поняла: между нами что-то большее.– И позволила ему полюбить тебя? Аманда глубоко вздохнула.– Наверное, я должна была остановить его. Остановить себя. Не знаю… Он стал присылать цветы мне в комнату, пытался встретиться, когда у меня выпадала свободная минута. В общем, я наконец поняла, что дело тут не просто в хорошем отношении, в доброте, а в том, что он пытается «серьезно ухаживать за мной», как раньше говорили. Это испугало меня, и тогда я подумала: ведь этот добрый человек не знает, что я ношу в чреве ребенка от другого хорошего человека. И рассказала ему все… Конечно, я была уверена, что на этом наше знакомство окончится, и заранее горевала, потому что так нуждалась в друзьях. Он выслушал меня, не прерывая, не задавая вопросов, не выражая осуждения. Когда я замолкла и дала волю слезам, он взял меня за руку и сказал… До сих пор помню слово в слово. «Будет лучше, Мэнди, – сказал он, – если ты выйдешь за меня замуж. Я смогу позаботиться о тебе и о ребенке». Такими были его слова.Слезы беспрерывно текли из глаз Шаннон, когда она повернулась к матери, лицо которой тоже было в слезах. Но в голосе дочери по-прежнему звучало холодное недоверие, когда она спросила:– Все было так просто, как ты говоришь? Это правда?– Да, потому что он полюбил меня. По-настоящему. Когда я поняла это, у меня стало еще тревожней на душе. И я, конечно, отказала ему. Думала, он говорит так больше всего из жалости, в силу своей доброты или каких-то еще чувств, которые только в книжках и описываются, а в жизни никогда не бывают. Мелькнула даже мысль: может, он вообще немного того, не в себе. Но он настаивал. Ах, как он настаивал… – Легкая улыбка чуть обозначилась на ее бледных губах. – Даже когда я разозлилась и крикнула, чтобы он оставил меня в покое, он продолжал настаивать. Наверное, я была как скала, а он… он словно волна, которая упорно и настойчиво подтачивает камень, пока тот не поддастся. Он дарил мне детские вещи. Можешь представить себе мужчину, который ухаживает за женщиной, преподнося ей пеленки и соски для ее будущего ребенка?! А в один прекрасный день пришел и сказал, чтобы я отдала ему свои водительские права, он перерегистрирует их. Я сделала это и через два дня обнаружила, что мы с ним состоим в браке.Она бросила на дочь острый взгляд, предваряя непременный вопрос.– Не стану обманывать тебя и говорить, что любила его. Тогда – нет, просто чувствовала расположение и огромную благодарность, которую этот человек заслужил. Его родители были, конечно, в панике. Так я думаю. Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Они погибли, бедные, в автомобильной катастрофе. Мы остались вдвоем с ним. И еще – ты. Я дала самой себе клятву быть ему хорошей, верной женой и перестать думать о Томасе. Но последнего выполнить не смогла. Только через много лет я поняла, что нет никакого греха в том, чтобы помнить первого человека, которого полюбила, и что память о нем вовсе не означает неверность мужу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15