Один наш товарищ видел, как глава боевки социалистов-революционеров садился в экипаж некоего полицейского чина, носящего цивильную форму.
— Это вы про Азефа?
— Да.
— Ну и что?
Рыдз опешил:
— То есть как?
— А — так, — хохотнул Бурцев. — Для меня совершенно ясно, что Азеф провокатор. И я про это — как вам, по-видимому, известно — неоднократно заявлял. Но ведь ЦК постоянно берет его под защиту.
— Чем вы это можете объяснить?
Бурцев разбросал руки, словно драчливый петух крылья:
— А вы?
— Партия переживает кризис, — ответил Рыдз убежденно. — Мы об этом писали.
— Я, как бывший эсер, слушаю это с болью, но, увы, Ленин тут прав,
— вздохнул Бурцев, — именно кризис.
— Мне тоже это больно слышать, Владимир Львович… Я имею множество друзей эсеров, честнейшие люди, огромного личного мужества и чести…
— Да уж, этого не занимать.
— Однако, Владимир Львович, товарищ, получивший информацию об Азефе, крайне щепетилен в вопросе обвинения кого бы то ни было, да тем более в провокации. Этот товарищ просит вас встретиться с человеком, который бежал из охранки после того, как оказал нам реальную помощь… вполне серьезную. Он в розыскных листах, ему грозит военно-полевой суд. Если французы выдадут его Петербургу, надо ждать еще одного обвинительного приговора… Мы можем надеяться, что использование вами этого человека не нанесет ему ущерба?
— Хотите, чтобы я встретился с анонимом?
— Да.
— Как правило, я работаю с теми, кто принимает на себя ответственность, товарищ Рыдз.
— Этот человек, возможно, еще пригодится нам для борьбы… Мы стараемся оберечь его от провала…
— Проверяли его? Надежен? Рыдз ответил вопросом:
— А вы Меньшикова с Бакаем проверяли? Надежны?
— Да.
— Двойной игры с их стороны быть не может?
— Нет. Ведь именно они помогли мне разоблачить провокатора Зинаиду Жуженко…
— Адъютанта «Казбека»?
— Да.
— «Казбек» — это Сладкопевцев?
— Он же в борьбе… Я не вправе открывать псевдонимы тех, кто продолжает бой с самодержавием.
— Простите.
Бурцев начал ловко лавировать между кипами газет, по-петушиному забросив руки за голову, чудом сидевшую на тоненькой шее; остановился перед Рыдзом, нагнулся к нему, спросил:
— Ну хорошо, допустим, я встретился с вашим человеком анонимно… Он дал мне новую информацию, которая понудит ЦК социалистов-революционеров хоть как-то откликнуться на новые улики. Но ведь тогда Чернов с Савинковым неминуемо потребуют встречи с моим… с вашим свидетелем… Как быть?
— Давайте начнем, а? За это время я снесусь с моими товарищами.
— Что ж, попробуем.
— У меня, кстати, есть словесный портрет того полицейского чина, который встречался с Азефом… Это была не случайная встреча, он его на извозчике ждал, в экипаже…
— Послушаем, — откликнулся Бурцев. — Давайте-ка портрет.
— Глаза стальные, с прищуром, веки припухлые, усы, чуть правленные вниз, нос прямой, лоб высокий; выражение лица сосредоточенное, особых примет нет, крепкого телосложения, довольно широкоплеч, рост высокий, по здешним меркам под метр восемьдесят пять, с аршинами я путаюсь…
— Хм… После девятьсот пятого года новые начальники департамента и охраны не очень-то позволяют печатать свои фотографические портреты…
Рыдз нахмурился, покусал нижнюю губу и попросил извиняюще:
— Владимир Львович, пожалуйста, не произносите при мне слово «охрана»… Вы же знаете, видимо, что с моею сестрой сделали палачи.
— Да, да, миленький, простите великодушно, я привык говорить для здешней прессы, не гневайтесь…
— Спасибо.
— Хм, — повторил Бурцев, — на Виссарионова не похож, на Комиссарова тоже…
— Кто из чинов полиции был на процессе депутатов Первой думы?
— Информация не поступала, но кто-то был, вокруг здания кишели филеры, ждали кого-то…
— Не Герасимова?
— У меня есть только одна его фотография… Давняя, когда он в начале девяностых годов служил адъютантом при Самарском жандармском управлении… Усы у него были стрельчатые, бородка клинышком, волос кучерявый, шатен, весьма привлекателен…
Поднявшись, Рыдз сказал:
— Человек, который к вам придет, живет под чужим именем. Его зовут «Федор Мокеевич». Это псевдоним. Когда соблаговолите его принять?
— Давайте завтра, часов в девять, я птица ранняя.
— Ему далеко добираться, живет в пригороде. Если разрешите, он будет в одиннадцать тридцать.
О «пригороде» сказал неспроста; Владимир Львович человек увлекающийся, Монмартр в Париже один, а пригородов много, страховка не помешает.

3

— Владимир Львович? — осведомился Турчанинов, разглядывая Бурцева.
— Именно так. С кем имею честь?
— Я Федор Мокеевич.
— Кто?!
— Вчера вам говорили обо мне. Вы назначили встречу на одиннадцать тридцать.
Бурцев посторонился, пропуская гостя в квартиру:
— Да, да, верно. Прошу.
… Вчера вечером Турчанинов спустился квартирою ниже, там жили две проститутки, Мадлен и Мари (перекрытия потолка слабенькие, все слышно, гостей у девушек не было), попросил утюг с угольями; Мадлен вызвалась погладить ему пиджак и брюки: «Я же работала прачкой, все сделаю вмиг». Турчанинов поблагодарил, ответив, что стеснен в средствах; лучше уж сам. «С соседей не берем, — расхохоталась Мари, — даже за любовь не берем с соседей». Поэтому к Бурцеву пришел выутюженный, в свежей сорочке и галстуке;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142