Это походило на культ. Бескровное лицо Алексы было запрокинуто назад, пурпурные губы приоткрылись в оскале, а тело корчилось в когтях болезненного наслаждения.
Он хотел было заговорить, но соседка сделала ему знак молчать. Даже завсегдатаи в баре прервали свои негромкие разговоры. Все смотрели в напряженном волнении, ожидая развязки.
Пусть это было обманом, фальшью, но тем не менее, как далеко он теперь был из-за них от своей честной, мужественной жизни. Если бы он вдруг увидел перед собой Бланш и даже своего сына Алена, он бы, вероятно, даже не удостоил их взглядом.
Рука Ирен судорожно впилась ему в плечо, и этот жест не вызвал у него стеснения. Вонзалась ли она ему в кожу ногтями из-за нервного возбуждения?
Он почти не чувствовал этого.
Последняя судорога, и вот Алекса вскакивает на ноги. Затем, в то время как ее с облегчением приветствуют крики «браво», она в ответ на них стаскивает с себя длинное узкое черное платье и размахивает им у себя над головой как флагом.
Вспыхивает свет — на сей раз золотистый, как ее кожа.
— Ты не находишь, что она прекрасна?
Она только что сказала ему «ты». Она соскальзывает со своего табурета и шепчет:
— Идем.
У него не было времени для колебаний и раздумий. Однако он знал. Им играют как куклой. Все было фальшивым.
Нет. Все было не таким уж фальшивым, поскольку, возвращаясь к себе домой, Фарран и его жена…
— Что она с тобой делала?
Он следует за Ирен в сторону гардероба, не зная точно, куда она его ведет. Она направляется не к той двери, возле которой по-прежнему стоит Фарран, а к выходу.
— Мы сейчас вернемся, — говорит Ирен девушке, которая ищет шляпу Жовиса или только делает вид, что ищет.
Вот они на тротуаре. Как-то странно видеть прохожих, витрины, улицу, дома, но Ирен уже переступает порог соседней двери, над которой красуется надпись: «Меблированные комнаты».
— Вот увидишь, здесь очень хорошо.
Они поднимаются на лифте, пересекают коридор, и молодая женщина бросает кому-то невидимому:
— Я иду в четвертый.
Он не ожидал оказаться в современной гостиной, обставленной со вкусом, где в ведерке их поджидала бутылка шампанского.
— Ты не откупоришь ее? Я умираю от жажды. В сущности, мне никогда не нравилось виски, от него у меня остается неприятный привкус во рту.
Она смотрится в зеркало, заново накладывает немного голубых теней на веки.
— Ты никогда здесь не был? Погоди. Я тебе помогу.
Она сама откупоривает бутылку.
— Ты ведь женат, да? Я уверена, что у тебя красивая жена. Может, покрасивее меня. Признайся, ты бы предпочел прийти сюда с Алексой!
Он попытался возразить.
— Тсс! Я видела, как ты на нее смотрел. То же самое творится со всеми мужчинами. Я всего лишь закуска. В следующий раз ты получишь Алексу. Я постараюсь не слишком тебя разочаровать. Ты не пьешь?
— Пью.
Уже нельзя было отступать назад так, чтобы не задеть при этом ее самолюбие и не создать, возможно, инцидент с держателями меблированных комнат или с Фарраном, которого он подозревал в том, что тот является владельцем «Карийона».
— Я тебе не нравлюсь?
— Нравишься.
— Мой номер не отшлифован. Мне нужно еще над ним поработать, но мы вынуждены периодически менять программу. Существуют ведь завсегдатаи, есть такие, что приходят два-три раза в неделю, главным образом из-за Алексы.
— Кто тот высокий блондин, что был с ней в баре?
— Не знаю. Наверное, один из ее друзей.
— Он тоже часто приходит?
— Время от времени.
Она лжет. Ей неприятно говорить на эту тему. Она наполняет бокалы и приглашает его чокнуться.
— Тебе не кажется, что здесь жарко? Ты позволишь?
Она снимает платье, под которым на ней надеты только трусики и лифчик.
— А ты не раздеваешься?
Повернувшись к нему спиной, она наклоняется над диваном, который под ее несколькими точными движениями превращается в кровать.
— Погоди, я помогу тебе.
Она развязывает ему галстук, расстегивает рубашку.
— Где, ты говорил, живешь?
— В окрестностях Парижа.
— В пригороде?
— Не совсем. Чуть дальше.
Кончиками ногтей она чертит узоры на его обнаженной коже, и он вздрагивает.
— Ты не хочешь меня?
Он неловко ответил:
— Не знаю.
Он разозлился на себя за эту фразу, за этот знак согласия.
— В сущности, ты потрясающий тип.
— Почему?
— Потому что на твоем лице можно прочесть все, что ты думаешь.
— И что же я думаю?
— Ты боишься меня. Иди сюда! Выпей еще бокал.
Он послушно идет, отказавшись от сопротивления, которое ни к чему бы не привело. Они оба голые, и это кажется ему почти естественным.
— Ложись сюда. Нет. Ближе. Не двигайся.
Он думает о телефонной кабине, о тех голосах в соседней комнате, о словах, что выкрикивала в бреду женщина, и, вероятно, именно это его и спасло.
Он ничего не видит, никуда не смотрит.
— Теперь давай… Тише…
Думать ему тоже не хочется. Он вне реального мира и времени. Это не его, не Эмиля Жовиса, охватывает внезапно какое-то бешенство и он…
— Что ты делаешь?
Может, она и не испугалась по-настоящему, но уж точно удивилась.
Когда он в конце концов рухнул лицом на плечо женщины, она прошептала:
— Ну ты даешь!
Он встает не сразу, так как ему хочется плакать от унижения. И он тоже только что произносил, почти выкрикивал в определенный момент услышанные за перегородкой слова, и можно было подумать, что он старается раздавить эту белую женщину в своих объятиях.
Она украдкой наблюдает за ним, наливает себе выпить. Может, она и в самом деле перепугалась в тот момент?
— Чем ты руководишь?
До него не сразу дошло.
— Ты думаешь, я чем-то руковожу?
— Наверняка ты не простой служащий.
Ему видно ее в туалетной комнате, дверь которой она оставила открытой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39