ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ

 

АЛЕКСАНДР СОЛЖЕНИЦЫН
УГОДИЛО ЗЁРНЫШКО ПРОМЕЖ ДВУХ ЖЕРНОВОВ
Очерки изгнания
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
(1974 - 1978)
Глава 1
БЕЗ ПРИКРЕПЫ
На несколько часов вихрем перенесенный из Лефортовской тюрьмы, вообще из
Великой Советской Зоны - к сельскому домику Генриха Бёлля под Кёльном, в
кольце плотной сотни корреспондентов, ждущих моих громовых заявлений, я им
ответил неожиданно для самого себя: "Я достаточно говорил в Советском Союзе,
а теперь помолчу".
Странно? Всю жизнь мучился, что не дают нам говорить, - вот наконец вырвался
- теперь-то и грянуть? теперь-то и пальнуть по нашим тиранам?
Странно. Но с первых же часов - от неохватимой здешней лёгкости? - как
замкнулось во мне что-то.
Едва войдя к Бёллю, я просил заказать разговор в Москву. Вот тут я думал: не
соединят. А соединили! И отвечает - сама Аля! На месте! И я мог своим
голосом заверить её, что - жив, что - долетел, вот, у Бёлля.
А вы? А - вы? (Ну - не растерзали же детей. Но - что там творится в
квартире?)
Аля - ясным голосом отвечает. Через бытовые подробности даёт мне понять, что
все свои дбома, что гебисты ушли, и - сказать нельзя, но умело намекает:
квартира не тронута, вот, мол, дверь чинят. Так понять - что обыска не
было?? Это меня поразило! Уж в обыске был уверен, и столько же тайного на
столах - неужели не взяли?
Ещё до моего приезда звонила Бёллю Бетта (Лиза Маркштейн) из Вены, и адвокат
Хееб из Цюриха, вылетают сюда. Позвонили и Никите Струве в Париж, готов
лететь сюда и он. Сразу весь мой Опорный Треугольник, во жизнь! Но я
почувствовал, что такой плотности мне не вместить, - и просил Струве лететь
сутками позже прямо в Цюрих.
Напряжение, которое держало меня этот долгий день, теперь оборвалось, добрёл
до отведенной комнаты и рухнул. А среди ночи проснулся. Дом Бёлля, выходящий
прямо на улочку посёлка, был как в осаде: мелькали светба от автомобильных
фар, подъездов, разворотов; у самого дома гудела корреспондентская толпа;
при открытом, по европейскому теплу, окне слышна была немецкая речь,
французская, английская. Они теснились и ждали утренней добычи новостей,
какого-то же, наконец, моего заявления? Какого? - всё главное уже сказано из
Москвы.
Ведь я и в Советском Союзе почти полную свободу слова завоевал себе.
Несколько дней назад я публично назвал советское правительство и ГБ - сворою
чертей, рогатой нечистью в метаниях перед заутреней, сказал и о бескрайности
беззакония, и о геноциде народов, - что ещё добавлять сейчас? Простые вещи и
без того всем известны. (Отнюдь нет?) А сложные - не прессе передать. Как бы
я хотел вообще больше не делать никаких заявлений! В Союзе я последние дни
частил ими по нужде, обороняясь, - но здесь какая неволя? Да здесь и каждый
неси, что хочешь, тут не опасно.
Лежал в бессоннице, в сознании счастливого освобождения, но - и
перепутанного разветвления мыслей: что и как теперь делать? да ещё сами
вопросы не выдвинулись из темноты, так и не решить ничего.
В эту ночь прилетела Бетта, сердечно встретились. Она переломила моё
настроение - вообще не выходить к корреспондентской толпе, до того не
хотелось, ну никакого смысла я не видел выставляться как чучело. Убедила,
что мы с Генрихом должны выйти, прогуляться по лужку, дать пофотографировать
нас, без этого репортёры не могут уехать, прикованы. После завтрака вышли мы
с Генрихом, посыпались от дверей вопросы в таком множестве - и пожелаешь,
так не ответишь, и всё поразительная дребедень, вроде: что я чувствую в
данную минуту? как спалось эту ночь? Не помню, каких-то несколько фраз я
провякал. Потом мы с Генрихом медленно прошлись метров сто и назад.
Фотокорреспонденты пятились перед нами по неровной земле в безумной тесноте,
один пожилой больно упал на спину - жалко его стало, да и всем не
позавидуешь в этой работе.
Следующее решение Бетты было, что моей гебистской белой рубашки надолго не
хватит. И на марки, сунутые мне от ГБ в самолёте, пошла она и купила в
сельском магазинчике случайных две. Я сразу и не смекнул, но та, которую
надел на следующий день в дорогу, была в вертикальных серо-белых полосах,
как частокол, весьма похожая на форму советских зэков в лагерях спецрежима.
Вскоре за тем в доме Бёлля появился и неторопливый, предельно солидный мой
благодетель доктор Хееб, плотный, крупнолицый, весьма осанистый. Пока с нами
Бетта, мне не надо было упражнять свой немецкий язык, но и ни о чём
серьёзном говорить не предстояло. Да толпа корреспондентов опять требовала и
требовала меня на выход, фотографировать, спрашивать.
Примчавшиеся со всех концов Европы и через океан - какого заявления ждали
они? Я не понимал. Им нужна была всего какая-нибудь мелочь для крупного
заголовка: что я исключительно устал или, наоборот, совершенно бодр? что я
чрезвычайно рад оказаться в Свободном Мире? или что мне очень понравились
германские шоссейные дороги? Вот и всё, и дальняя поездка каждого из них
оправдалась бы. Но, только что из рукопашной, не мог я, если б и понял, их
так развлекать.
А молчанием моим - они оказались крайне разочарованы.
Так - с первого шага мы с западной "медиа" не сдружились. Не поняли друг
друга.
Тут приехал из Бонна вчерашний знакомец, встречавший меня от германского
МИДа, господин Дингенс. Сели в светлой гостиной за стол, но по торжественной
европейской привычке у жены Генриха Аннемарии на столе горело и несколько
красных свечей. Дингенс привёз мне временный краткосрочный немецкий паспорт,
без которого нельзя было существовать, а тем более двигаться. И официально,
от правительства, предложил, что я могу избрать местом постоянного
жительства Германию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15

ТОП авторов и книг     ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ    

Рубрики

Рубрики