Наконец Ганделиус сказал, чтобы послы объявили ему последний отказ, а больше уже он на съезд не будет, поедет к государю своему и все неправды и бесчестье, оказанное ими, послами, цесарскому маестату и ему самому, что они его задерживали и тем его бесчестили, все государю своему расскажет, а государь его за свое бесчестье сам станет; литовские же послы перед московскими во всем правы, сделали его, посла, у себя третьим и хотят через него узнать от московских послов, как они согласны мириться, а те ему ничего не объявляют. Воротынский отвечал, что они переговаривать о мире готовы, тогда Ганделиус сказал: «Теперь бы говорить о том, как королевича в записях закреплять, чтоб право его по гетманскому договору и крестное целованье не нарушено было; до перемирных лет короля и королевича они закрепят, что им войны не начинать, а после перемирных лет право королевича вцеле и ненарушимо было бы; да северских бы городов всех поступиться в польскую сторону да к Смоленску городов Смоленского княжества — Белой, Дорогобужа, Торопца со всеми уездами, как замирено было между королем Казимиром и великим князем Васильем Васильевичем; заплатить деньги польскому войску и на этих условиях заключить перемирие на полтора года». Воротынский отвечал: «Мы согласились заключить мир между землями, а теперь ты говоришь, что литовские послы хотят писать о ненарушении гетманского договора? Это опять они начинают новое безмерье». Ганделиус уехал с сердцем. Получив об этом донесение, царь отправил послам своим образцовые грамоты, как заключить перемирие: «Божиею милостию великого государя (следует титул) бояр и всех думных людей и всего великого Российского царствия великие послы (имена) съезжались с такими-то послами и говорили» (следуют обвинения полякам), потом: «Учинили мы между великого государя Михаила Федоровича великими Российскими государствами и между великими же государствами — Короною Польскою и Великим княжеством Литовским перемирье». Понятно, что польские послы никак не могли согласиться на такую форму, ибо им прежде всего нужно было, чтоб имени нового царя московского не упоминалось. Воротынский прислал в Москву за разрешением еще нового затруднения: Гонсевский говорил, что Михаил Федорович королевичу Владиславу крест целовал, и они, послы, сказали, что не целовал. Царь отвечал: «Вы Гонсевскому отказали не подумавши: и так литовские послы пишут, будто великий господин отец наш Московского государства нам подыскивал и домогался; а только о том объявить, что нас бог соблюдал, креста королевичу не целовали, то литовские послы за то и больше начнут стоять и себя оправдывать, а на отца нашего станут взводить, что он нам государства подыскивал и от того нас соблюл, что мы королевичу креста не целовали: и вам бы на съезде послам говорить, что мы королевичу крест целовали, и то делалось судьбами божиими».28 января был последний съезд. Приехали литовские послы, не все только, и Ганделиус, требовали перемирия на условиях, уже предложенных последним. Московские послы не согласились и объявили, что о Смоленске обошлются с государем. Съезд кончился. Когда Воротынский действительно послал в Москву спросить насчет Смоленска, то получил такой ответ: «Вы это сделали слабостию, некрепко, объявили про Смоленск на обсылку, не дождавшись у них у самих больших уступок, и ворочали их сами дважды, как бы добивая челом. Вы бы за Смоленск стояли накрепко и о съезде сами литовских послов не задирали, а ждали присылки от них». Но в Москве сильно ошибались. Приехал к послам Ганделиус проститься, причем извинялся: «Не подосадуйте, что на съезде говорил я с вами не пословно, с сердцем; мне и самому от литовских послов было великое бесчестье; вашу правду и сходство к доброму делу, а литовских послов упрямство я расскажу государю своему». Потом Ганделиус дал знать, что литовские послы стоят на прежних условиях и уезжают; Воротынский вопреки наказу послал требовать съезда, но ему отвечали, что литовские послы уже уехали.В Москве приписывали поруху доброму делу дьяку Петру Третьякову, который медлил отсылкою указов царских к послам под Смоленск. Но во всяком случае трудно предположить, чтоб перемирие могло состояться при тогдашних условиях: поляки требовали слишком многого, потому что предшествовавшие события возбудили слишком большие надежды; а Москва не была еще в таком положении, чтобы могла согласиться на все для краткого и ничего не обеспечивавшего перемирия. Ганделиус не мог ничего тут сделать, да и не хотел, как видно. Вообще сношения с австрийским двором при царе Михаиле не имели прежнего дружественного характера; австрийский двор счел нужным переменить тон в сношениях с государством, которое уже не могло более присылать богатых мехов в Вену; притом здесь не были убеждены, что новый царь может утвердиться на престоле после таких смут, и потому не хотели смотреть на него, как смотрели на его предшественников.Еще в июне 1613 года государь велел дворянину Степану Ушакову да дьяку Семену Заборовскому идти к Матьяшу (Матвею), цесарю римскому, в посланниках. Путь был дальний: вследствие войны с Литвою и Швециею послы должны были ехать чрез Архангельск. Посланники получили наказ: говорить, чтоб Матьяш цесарь, ведая братскую любовь и дружбу предков своих с предками великого государя, был с ним в братской любви, дружбе и ссылке и прежде всего любовь свою показал, послал бы к польскому королю от себя посла или посланника нарочно, в его неправдах его пообличить и выговорить, чтоб он перед великим государем Михаилом Феодоровичем и перед российскими государствами в своих неправдах исправился, крови христианской не разливал и учинил бы мир и покой, чтоб враги креста Христова — турки и иные государи мусульманского закона христианской розни не радовались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47