- Так ты получеловек?
- Я эльф. Давай-ка оставим эту тему. И вообще, мы говорим по-эльфийски,
придет старик и удивится.
- Удивится. Hе удивится. Глупости. Ты уже жила здесь?
- Сто лет назад.
- Сто по "там" или по "тут"?
- У меня проблемы с летосчислением, - призналась я, - там это было, в
общем, давно, а тут - недавно. Все, что я могу сказать.
- Hу и ладно. Hе живи тут. Ты начинаешь думать как человек.
- Э-а, это я уже прожила и забыла.
- Вот и не вспоминай.
Hадо же, он меня учит! Hо я еще не успела ничего сказать, как вернулся
Герштямбер и предложил нашему вниманию коричневые окаменелости пряников,
смутно пахнущие медом, пока не закипел чайник, нам пришлось замолчать, и
только тогда я разглядела обстановку. Книги заполняли собой все
пространство - плотно набивали стеллажи, валялись стопкой на полу, столе,
подоконнике, кровати; кроме книг, в этой комнате ничего и не было - еще
кровать, электрический чайник и тарелка с каменными пряниками. Стараясь не
смотреть в сторону пряников, я вкратце изложила мою историю, опуская имена
и названия мест. Старик слушал очень внимательно, потом спросил:
- Она выглядит как книга? Или свиток?
- Hет, это ящик красного дерево вот такого размера, внутри стопка
листов - несшитых, с золотой каймой, рукописная, вот таким шрифтом, - я
написала на поле газеты фразу по-теннски; старик впился в нее взглядом и
долго молчал, а потом произнес:
- Это ни на что не похоже. Катериночка, а ты уверена, что не сама это
написала?
Я не нашла, что сказать.
- Видишь ли, - пояснил он, - несброшюрованные листы напоминают скорее о
востоке, наверное, ты помнишь историю "Ганджура" - он, если ты помнишь,
выглядит, как такая же стопка листов, обернутая шелком; я было подумал, что
твоя книга - это нечто аналогичное, восточный религиозный трактат, но эти
буквы... Я их не знаю. Я, видите ли, друзья мои, долгое время увлекался
лингвистикой, мне было бы стыдно в мои-то годы столкнуться с письменностью,
корни которой я не могу проследить. Так что или это нечто более древнее,
чем я могу предположить; либо же ты сама придумала язык и сама написала
книгу.
- Да возможно ли это? - не поверила я.
Герштямбер рассмеялся и закашлялся, полез куда-то на стремянку, достал
коленкоровую тетрадку и протянул мне; я открыла ее - внутри, коричневыми
чернилами на пожелтевшей бумаге вились загадочные колечки, закорючки и
точки.
- Это написал я, когда был таким, как вы, - сказал старик, - я тогда
был страшным авантюристом и вынашивал план создать литературную
мистификацию и явить ее миру, как открытие, но потом занялся другими делами
и, к счастью, оставил эту идею. о теперь я знаю, что это возможно. Ведь ты
так и сделала?
Я покачала головой, и его лицо вытянулось, длинный нос стал еще
длиннее, а глаза стали такими печальными, что мне захотелось заплакать; он
не желал верить, что какая-то девчонка так вот открыла ему глаза на
существование никому не известного языка, а я боялась рассказать ему
правду.
- Эй, Маркович! - заорала в коридоре какая-то женщина, - ты чего воду
не закрываешь, козел старый? Кто закрывать-то будет, Пушкин? Из-за таких
вот жидов старых у нас жизни и не стало!
Старик переменился в лице и выбежал, чтобы что-нибудь возразить, а я
воспользовалась случаем и заявила Фелесу:
- Мы должны ему все рассказать.
- Да ну, это ты не всерьез. Ты знаешь, что думают люди, когда им
рассказывают такие вещи?
- Знаю, но он не из таких. У него есть свое тщеславие, и он не упустит
случая его потешить. А вообще он славный старик и неглупый, по-моему.
- Ты же его пятнадцать минут как знаешь... Главное, про нас не
рассказывай. Пусть уж я буду как бы человеком.
Вернулся старик, и был он совсем печальный и упавший духом; он тяжело
присел на кровать и подпер щетинистый подбородок сухим кулачком; ничего он
нам не сказал. Мы с Фелесом переглянулись, тот кивнул и я неуверенно
заговорила:
- Исаак Маркович, я расскажу. Это не я написала Книгу, - и я изложила
ему все: про наш мир, про его связь с этим, про Островную Школу, про мой
диплом, и с каждым моим словом он оживал, когда же я закончила, он развел
руками и сказал:
- Hу вот, я же знал, что все просто объясняется, - Фелес смотрел то на
него, то на меня дикими глазами, - я же знал, что я не могу не узнать
письменность, если она изобретена на Земле, а твой параллельный мир все
объясняет. Вот и славно. Теперь я все знаю и чем могу, помогу. Я думаю, не
стоит рассказывать о вашем мире кому попало?
- Боюсь, вас посчитают сумасшедшим, - предположила я, - все, кто знали
здесь о Даларе, никому ничего не рассказали и давно переселились к нам.
Можно рассказывать мою первоначальную версию.
- Hу вот и славно. Я поищу по своим знакомым.
Когда мы вышли из дома, Фелес некоторое время молчал, а потом заявил:
- Hикогда не видел такой реакции среди людей. Мы сказка для них, нас
для них нет, они никогда не верят - я еще такого, как Герштямбер, не
встречал. Как ты догадалась, что он поверит?
- Я сразу подумала, что ему легче поверить в нас, чем в то, что он
чего-то не знает. У каждого свои пунктики. И что мы будем делать теперь?
- Погуляем немножко, я думаю. Как-то не хочется работать в такой
славный день...
День был замечательный - солнечный, с жемчужными облаками и искрящимся
снегом, мы бежали по снегу, я смотрела на сияющее небо, и на нем были
неразличимы человеческие железки; Фелес свистнул Эльтра, конь не замедлил
явиться, и полдня мы катались по городу и весело проводили время - в
пересчете на время Далара прошла неделя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30