Я мог только строить догадки, какие тайны лежат за этой туманной береговой линией, какие неизвестные звери и люди населяют terra incognita, что простиралась до самого Страбола и неисследованных экваториальных областей Венеры. Чтобы удовлетворить свое любопытство хоть отчасти, я направился в рубку, достал проклятые амторианские карты, и определив наше положение так точно, как это только было возможно при помощи расчетов, установил, что берег, который мы видим — это Нубол. Я помнил, что Данус упоминал эту страну, но не мог вспомнить, что именно он о ней говорил.Мое воображение разыгралось. Я поднялся на носовую башню и стоял там один, глядя поверх слабо светящихся ночных вод Амтор на таинственный Нубол. Ветер разыгрался, это был уже почти шторм — первый шторм, с которым я столкнулся со времени своего прибытия на Утреннюю Звезду. Начали подниматься тяжелые волны. Но я вполне доверял кораблю и способности моих офицеров управлять им в любых условиях, поэтому меня не беспокоила нарастающая сила шторма. Однако мне пришло в голову, что женщины могут перепугаться, и мои мысли, которые редко бывали далеки от нее, вернулись к Дуари. Быть может, она была испугана!Даже отсутствие предлога уже есть предлог для мужчины, который стремится увидеть объект своего слепого увлечения, но сейчас я тешил свое самолюбие тем, что у меня есть настоящая причина увидеть ее, причина, которую она сама должна будет признать существенной, ибо мной руководило беспокойство о ее благополучии. Так что я спустился по трапу на вторую палубу с намерением просвистеть перед дверью Дуари. Но поскольку мне приходилось пройти непосредственно мимо каюта Вилора, я решил воспользоваться этой возможностью, чтобы посмотреть на нашего пленника.После моего сигнала последовала минутная пауза, затем Вилор пригласил меня войти. Войдя в каюту, я был удивлен тем, что вместе с Муско и Вилором там сидит анган. Замешательство Вилора было очевидным, Муско казался не в своей тарелке, а анган испуганным. Их смущение не удивило меня, потому что общение с кланган не входит в обычаи представителей высшей расы. Но если они и были в замешательстве, этого нельзя было сказать обо мне. Скорее я был рассержен. Положение вепайян на борту «Софала» было деликатным вопросом. Мы были немногочисленны, и наше влияние, наша власть зависели исключительно от уважения, которое мы вызывали и поддерживали в умах торанцев, составлявших большинство команды. Они опять рассматривали вепайян как высших, несмотря на зловредные усилия лидеров Торы убедить их в том, что все люди равны.— Ваши помещения впереди, — сказал я ангану. — Ты не должен быть здесь.— Он не виноват, — сказал Вилор, когда птицечеловек встал, чтобы покинуть каюту. — Муско, как ни странно, никогда не видел ангана, и я привел этого парня сюда, чтобы удовлетворить его любопытство. Прошу прощения, если я поступил неверно.— Конечно, — сказал я, — это придает делу несколько другую окраску, но я думаю, будет лучше, если наш пленник будет рассматривать их на той палубе, где кланган живут. Я разрешаю ему сделать это завтра.Анган вышел, я обменялся еще несколькими словами с Вилором, а затем оставил его с пленником и направился к кормовой каюте, где помещалась Дуари. Только что разыгравшийся эпизод практически немедленно изгладился из моей памяти, уступив место гораздо более приятным размышлениям.Когда я свистел перед дверью, в каюте Дуари был свет. Я не знал, пригласит ли она меня войти, или проигнорирует мое присутствие. Некоторое время на мой сигнал не было ответа, и я почти уверился, что она не захочет видеть меня, когда услышал, как ее нежный низкий голос приглашает меня войти.— Ты настойчив, — сказала она, но в ее голосе было меньше гнева, чем когда она в последний раз говорила со мной.— Я пришел спросить, не испугал ли тебя шторм и заверить, что опасности нет.— Я не боюсь, — ответила она. — Это все, что ты хотел сказать?Это звучало как распоряжение уйти.— Нет, — сказал я. — Я пришел для того, чтобы сказать не только это.Она подняла брови.— Что еще ты можешь сказать мне такого, чего еще не говорил?— А если я хочу повторить? — предположил я.— Ты не должен! — воскликнула она.Я подошел к ней ближе.— Взгляни на меня, Дуари, взгляни мне в глаза и скажи, что тебе не нравится, когда я говорю, что люблю тебя!Она опустила глаза.— Я не должна слушать! — прошептала она и встала, как будто собиралась покинуть комнату.Я был вне себя от любви к ней, от ее близкого присутствия кровь вскипела у меня в жилах. Я схватил ее в объятия, привлек к себе и, прежде чем она успела воспротивиться, прикоснулся к ее губам своими. Затем она вырвалась, и я увидел, как в руке ее блеснул кинжал.— Ты права. — сказал я. — Ударь! Я совершил поступок, который не подлежит прощению. Мое единственное оправдание — это любовь к тебе. Она уничтожила мой рассудок.Ее рука, держащая кинжал, опустилась.— Я не могу, — всхлипнула она и, повернувшись, выбежала из комнаты.Я вернулся в свою каюту, проклиная себя на все лады, называя себя животным, грубияном и хамом. Я не мог понять, как я совершил такой непростительный поступок. Я вновь и вновь обвинял себя, но в то же время воспоминание об этом нежном теле, прижатом ко мне, об этих совершенных губах у моих губ, заливало меня теплым сиянием удовлетворенности, далеким от раскаяния.Когда я лег спать, то долго не мог заснуть, думая о Дуари, вспоминая все, что было между нами. Я ухитрился обнаружить скрытое значение в ее возгласе «Я не должна слушать!» Я радовался тому, что она отказалась отдать меня на смерть в руки других, а теперь отказалась убить меня сама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60