- А вы сами что об этом думаете?
- Хотите знать, что я на самом деле думаю?
- А я о чем спрашиваю, черт побери?
- Я думаю то же, что вы, - спокойно сказал Рэтлиф. - Что из всех, кого я знаю, только двое могут позволить себе шутить с этими типами. Фамилия одного Уорнер, но зовут его не Джоди.
- А второй кто? - сказал Уорнер.
- Это тоже пока еще неизвестно, - ласково сказал Рэтлиф.
2
Кроме Уорнеровой лавки, хлопкоочистительной машины, мельницы с крупорушкой, кузни, сдаваемой в аренду, школы, церкви и трех десятков домишек, в каждом из которых был слышен звон обоих колоколов, на Французовой Балке был конный двор с конюшней, а рядом с ним тенистый, хотя и без клочка травы участок, на котором стояло громоздкое, неуклюжее строение, частью дощатое, частью бревенчатое, некрашеное, местами надстроенное, которое именовалось "Гостиница Литтлджон", и там, за приколоченной к дереву, полусмытой дождями вывеской, на которой красовалось: "НОМИРА с ХАРЧАМИ", ночевали и столовались разъезжие торговцы и скотопромышленники. У стены длинной веранды в ряд вытянулись стулья. В тот вечер, поставив фургончик и лошадей в конюшню, Рэтлиф сидел после ужина на веранде с пятью или шестью мужчинами, которые прибрели сюда из соседних домов. Эти люди бывали здесь всякий вечер, но сегодня они собрались еще до захода солнца, то и дело поглядывая на темный фасад Уорнеровой лавки, - так люди собираются, чтобы молча поглазеть на холодную золу, оставшуюся после линчевания, или на приставную лестницу и открытое окно, через которое кто-то бежал, потому что белый приказчик, взятый на жалованье в лавку человека, который еще способен стоять на ногах и в здравом уме, по крайней мере настолько, чтобы обсчитывать не себя, а покупателей, был делом таким же неслыханным, как белая стряпуха на кухне у кого-нибудь из них.
- Что ж, - сказал один. - Не знаю, что он за парень, этот, которого Уорнер нанял. Но кровь не водица. И ежели у тебя родня такая лютая, что во всякий час может поджечь конюшню...
- Оно конечно, - сказал Рэтлиф. - Но только старый Эб не подлец. Он просто озлобился.
Все помолчали. Они сидели на стульях или на корточках, не видя друг друга в темноте. Уже совсем смерклось, об ушедшем солнце напоминало только бледно-зеленое пятно на северо-западе. Закричали козодои, светляки замерцали и зароились меж деревьев у дороги.
- Как так озлобился? - сказал наконец кто-то.
- А так, озлобился и все, - сказал Рэтлиф ласково, непринужденно, словоохотливо. - Сперва эта история, что была во время войны. Тогда он никого не трогал, никому не вредил и не помогал ни тем, ни другим, знай занимался своим делом - барышничал, промышлял лошадьми, а ведь ни барыш, ни лошади политики никак не касаются, и вдруг является какой-то тип, у которого и лошадей-то своих никогда не было, и стреляет ему в ногу. Ясное дело, это его озлобило. А потом другая история - с тещей полковника Сарториса, миссис Розой Миллард. Эб вошел с ней в долю, и они вместе торговали лошадьми и мулами, честно-благородно, не собираясь никого обижать, ни северян, ни южан, и на уме у него были только лошади да барыш, до тех пор, покуда миссис Миллард не застрелил этот малый, который величал себя майором Грамби, и тогда сын полковника, Баярд, и дядюшка Бэк Маккаслин вместе с одним черномазым поймали Эба в лесу, и что-то там было такое - привязали его к дереву или еще к чему и, может, даже всыпали ему хорошенько вожжами, а то и горячими шомполами, хотя все это только слухи. Так или иначе, а только после этого Эб забыл свою верность Сарторисам, и я слышал, будто он долгонько прятался в холмах, покуда полковник Сарторис не занялся строительством своей железной дороги, так что Эб мог выйти без опаски. Ну, и это озлобило его еще посильнее. Ему оставалось только одно - снова приняться за барышничество. И тут он нарвался на Пэта Стэмпера. И Пэт живо отбил у него охоту к этому делу. И уж тут он вконец осатанел.
- Так вы, значит, говорите, что они с Пэтом Стэмпером сшиблись лбами и он еще после этого ноги унес? - сказал кто-то. А Стэмпера здесь знали все. Он стал легендой, хоть и был еще жив, легендой не только в этих краях, но и во всем Северном Миссисипи и Западном Теннесси - большой, грузный человек, в светлой широкополой дорогой шляпе, с холодными синеватыми, как лезвие нового топора, глазами: он разъезжал в фургоне, где у него лежала палатка, и ставил лошадь
против лошади, как картежник ставит карту против карты, столько же ради удовольствия одержать верх над достойным противником, сколько ради самого выигрыша, и ему помогал негр-конюх, артист в своем деле, такой же, как, скажем, скульптор в своем, который мог взять любого одра, в чем только душа держится, увести его в пустой сарай или в другое место, все равно куда, были бы только четыре стены, а потом, с ловкостью фокусника, вывести оттуда такого коня, что и родная мать, кобыла, его бы не узнала, не то что прежний хозяин; и действовали они, Стэмпер и негр, в каком-то нерушимом согласии, словно единый ум, против которого бессильны простые смертные, потому что они могли при этом действовать порознь, в разных местах, орудуя двумя парами ловких рук.
- Нет, ему еще больше посчастливилось, - сказал Рэтлиф. - Он остался целехонек. Потому что ежели Стэмпер кого и изничтожил, так это миссис Сноупс. Впрочем, она сама никогда этого не признавала. Вся ее промашка только в том и была, что она сама не поехала в Джефферсон за сепаратором, хотя, пожалуй, с самого начала знала, что рано или поздно, а поехать придется. Не Эб купил у Пэта Стэмпера лошадь и продал ему две, а миссис Сноупс. А Эб был между ними только посредником.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20