Господи Всемогущий, это наша с Тобой тайна.
***
Однажды вечером, в сумерках, к Селье подошли два корабля, мы слышали, как на борту перекликались люди. Мы со Сверриром поднялись со скамьи в трапезной и укрылись за стенами церкви. Сигурд тоже услыхал их крики. Он вышел из дома, где спали монастырские работники, я разглядел меч, который он нес под рясой. Мы прошли по тропинке через березовый лес, за нами слышались удары весел. Мы могли бы укрыться вблизи от монастыря, но мы перевалили через гору и с той стороны нашли пещеру, в которой легко могли укрыться три человека. Наступила ночь, теплая осенняя ночь, в вереск упали несколько капель дождя, ветер напомнил мне добрые осенние дни в Киркьюбё.
Сюда мог приплыть кто угодно, — и воины и торговые люди, Сигурд сказал, что утром он проберется в монастырь и все разузнает. Но на рассвете мы услыхали, что по овечьей тропе идет человек. Сигурд обнажил меч, однако вскоре мы поняли, что идет тот, кому нечего скрывать. Это был Гаут. Он нашел нас и принес нам еды, сказал, что на Селью прибыл сборщик дани Карл, направляющийся дальше на север, в Нидарос. Долго он здесь не задержится, но душа у этого человека не так хороша, какой он норовит выставить ее перед людьми.
— В этом ты прав, Гаут.
— Это его люди отрубили мне руку, но кто именно, я не знаю.
Мы сели, теперь уже вчетвером, у каждого из нас был свой шрам после встречи со сборщиком дани Карлом. То, что Карл направляется в Нидарос, сделало этот город для нас со Сверриром уже не таким привлекательным, как раньше. Шел дождь, пещера служила нам укрытием, в рассветных сумерках овцы на склонах казались белыми клочками дыма, я сидел и думал, что Гаут знает не так мало, как показывает. Мне даже пришло в голову, что его прислал сюда сам сборщик дани, — мол, Гаут найдет нас и уговорит остаться в пещере, а потом придут воины и испытают своими мечами прочность наших кольчуг. Вдруг Сверрир спросил:
— Ты видел что-нибудь в моих глазах?
Он смотрел Гауту в лицо, и я впервые увидел, как Гаут отвел глаза, говоря с человеком:
— Нет, ничего! — ответил он. — Я просил святую Деву Марию помочь мне увидеть в твоих глазах грех, и в твоих, тоже, Аудун, убедиться, что вы убили Оттара. Но я ничего не увидел.
— Почему же ты молчал о том, что ничего не увидел?
— Это мой грех. Мне было стыдно смотреть в ваши лица, и я был разочарован! Теперь я прошу у вас прощения!
Сверрир кивнул, я тоже, Сверрир сказал:
— Ты знаешь, Гаут, сборщик дани Карл плохой человек. Ты, наверное, слыхал, что он сделал в Киркьюбё после того, как там был убит твой брат? Он искал убийцу, но этого ему было мало. Уезжая, он взял с собой двух заложников. Впрочем, он взял бы заложников, если б твоего брата и не убили. Он взял двух заложников: моего приемного отца Унаса и отца Аудуна, его зовут Эйнар по прозвищу Мудрый. Мы тоже, Гаут, встречались со сборщиком дани Карлом.
Гаут сказал:
— Я хожу, чтобы прощать, но мало преуспел в этом. Зато я встречаю людей, чья ноша оказывается тяжелее моей. И они прощают меня.
— Я понимаю, Гаут, ты подозревал нас в убийстве твоего брата! Кажется, я знаю, кто повинен в этом убийстве. Знаю также, что мне не следовало бы называть его имя. Ведь я могу и ошибаться. В Киркьюбё есть вольноотпущенник по имени Арве. Он горячий человек и часто выпивает лишнего. Твой брат тоже, наверное, немало выпил в тот вечер. В убийстве твоего брата я обвиняю Арве, у меня нет на это права и пусть святая Дева Мария простит меня, если я поступаю неправильно. Но ведь кто-то же убил Оттара?
— Он будет прощен, — сказал Гаут.
Он ушел, на другой день он снова пришел к нам — сборщик дани Карл и его люди покинули Селью и уплыли дальше на север. Мы вернулись в монастырь. К берегу подходил торговый корабль, паруса были уже спущены. Это были мирные торговцы и паломники, желавшие посетить святыни монастыря. Мы познакомились с ними, среди них были два брата, Эдвин и Серк из Рьодара в Мере. Еще одного человека звали Хагбард по прозвищу Монетчик. Он носил на плечах маленького мальчика. Это был его сын, он был калека, его звали Малыш. Все они были добрые и приветливые люди.
Симон отвел нас в сторону:
— Сборщик дани Карл, как вы знаете, уплыл на север. Он сообщил, что последние люди Эйстейна Девчушки оставили Нидарос. Еще он сказал мне, когда мы были наедине: Я выполняю волю конунга, но, кроме того, у меня есть и другие дела: я ищу двух фарерцев, которые, как я думаю, убили в Киркьюбё одного из моих людей. Говорили, будто они оба уже умерли, но недавно их видели тут в стране. У меня на корабле есть человек, его зовут Унас, он у меня в заложниках. Напиваясь, этот Унас болтает, как все пьяные. Он говорил, что один из этих двоих — его сын. Его зовут Сверрир.
Симон засмеялся, мы тоже, но в нашем смехе не было веселья. Наступила ночь, звезд не было.
— Йомфру Кристин, позволь спросить: ты ненавидишь меня за то, что я держу тебя в плену здесь в Рафнаберге?
— Господин Аудун, большую часть своей жизни я была пленницей — пленницей отца, пленницей матери. Теперь я пленница человека, который на одном плече несет ношу добра, а на другом — зла.
— Йомфру Кристин, я тоже пленник воли твоего покойного отца. Я выполнял его волю, когда приказал моим людям увезти тебя от твоей матери королевы.
— Господин Аудун, всю жизнь меня, пленницу, окружали тоже пленники, мужчины и женщины, они беспрекословно и ради моего же блага выполняли волю моего отца. Ради меня сжигали усадьбы и убивали женщин. Ради меня, — потому что в будущем я могла родить сына, в жилах которого текла бы кровь конунга, — убивали других детей.
— Йомфру Кристин, воспоминания о великом конунге так же прекрасны, как печаль в глазах женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82