— Полно! Ну-ка, по-военному! Вы так хорошо стреляете…— Выпейте, Амфитеатров! — сказал Манже.— При мне пей, но без меня… Выпей немного!Ваня отставил в сторону пиво и выпил еще рюмочку.— По девятой, господа, а? Какого мнения? Терпеть не могу числа восемь. Восьмого числа у меня умер отец… Федор… то есть, Иван… Егор Егорыч! Наливайте!Выпили по девятой.— Жарко, однако.— Да, жарко, но это не помешает нам выпить по десятой!— Но…— Плевать на жару! Докажем, господа, стихиям, что мы их не боимся! Молодой человек! Покажите-ка пример… Пристыдите вашего дядюшку! Не боимся ни хлада, ни жары…Ваня выпил рюмочку. Охотники крикнули «ура» и последовали его примеру.— Солнечный удар может приключиться, — сказал генерал.— Не может.— Не может… при нашем климате? Гм…— Однако бывали же случаи… Мой крестный умер от солнечного удара…— Вы, доктор, как думаете? Может ли при нашем климате удар приключиться… солнечный, а? Доктор!Ответа не последовало.— Вам не приходилось лечить, а? Мы про солнечный… Доктор, где же доктор?— Где доктор? Доктор!Охотники посмотрели вокруг себя: доктора не было.— Где же доктор? Исчезоша? Яко воск от лица огня! Ха-ха-ха.— К Егоровой жене отправился! — ляпнул Михей Егорыч.Егор Егорыч побледнел и уронил бутылку.— К жене его отправился! — продолжал Михей Егорыч, кушая балык.— Чего же вы врете? — спросил Манже. — Вы видели?— Видел. Ехал мимо мужик на таратайке… ну, а он сел и уехал. Ей-богу. По одиннадцатой, господа?Егор Егорыч поднялся и потряс кулаками.— Я спрашиваю: куда вы едете? — продолжал Михей Егорыч. — За клубникой, говорит. Рожки шлифовать. Я, говорит, уж наставил рожки, а теперь шлифовать еду. Прощайте, говорит, милый Михей Егорыч! Кланяйтесь, говорит, свояку Егору Егорычу! И этак еще глазом сделал. На здоровье… хе-хе-хе.— Лошадей!! — крикнул Егор Егорыч и, покачиваясь, побежал к тарантасу.— Скорей, а то опоздаешь! — крикнул Михей Егорыч.Егор Егорыч втащил на козлы Аввакума, вскочил в тарантас и, погрозив охотникам кулаком, покатил домой…— Что же всё это значит, господа? — спросил генерал, когда скрылась с глаз белая фуражка Егора Егорыча. — Он уехал… На чем же, чёрт возьми, я уеду? Он на моем тарантасе уехал! То есть не на моем, а на том, на котором мне нужно уехать… Это странно… Гм… Дерзко с его стороны…С Ваней сделалось дурно. Водка, смешанная с пивом, подействовала как рвотное… Нужно было везти Ваню домой. После пятнадцатой охотники порешили тройку уступить генералу, с тем только условием, чтобы он, приехавши домой, немедленно выслал свежих лошадей за остальной компанией.Генерал стал прощаться.— Передайте ему, господа, — сказал он, — что… что так делают одне только свиньи.— Вы, ваше превосходительство, векселя его протестуйте! — посоветовал Михей Егорыч.— А? Векселя? Нда-с… Пора уже ему… Нужно честь знать… Я ждал, ждал и наконец утомился ждать… Скажите ему, что протест… Прощайте, господа! Прошу ко мне! А он свинья-с!Охотники простились с генералом и положили его в тарантас рядом с заболевшим Ваней.— Трогай!Ваня и генерал уехали.После восемнадцатой охотники отправились в лес и, постреляв немного в цель, улеглись спать. Перед вечером приехали за ними генеральские лошади. Фирс вручил Михею Егорычу письмо с передачей «братцу». В этом письме была просьба, за неисполнение которой грозилось судебным приставом. После третьей (проснувшись, охотники повели новый счет) генеральские кучера уложили охотников в тарантасы и развезли их по домам.Егор Егорыч, приехавши домой, был встречен Музыкантом и Тщетным, для которых заяц был только предлогом, чтобы удрать домой. Посмотрев грозно на свою жену, Егор Егорыч принялся за поиски. Были обысканы все кладовые, шкафы, сундуки, комоды, — доктора не нашел Егор Егорыч. Он нашел другого: под жениной кроватью обрел он псаломщика Фортунатова…Было уже темно, когда проснулся доктор… Поблуждав немного по лесу и вспомнивши, что он на охоте, доктор громко выругался и принялся аукать. Ответа на ауканье, разумеется, не последовало, и он порешил отправиться домой пешечком. Дорога была хорошая, безопасная, светлая. Двадцать четыре версты он отмахал в какие-нибудь четыре часа и к утру был уже в земской больнице. Побранившись всласть с фельдшерами, акушеркой и больными, он принялся сочинять огромнейшее письмо к Егору Егорычу. В этом письме требовалось «объяснение неблаговидных поступков», бранились ревнивые мужья и давалась клятва не ходить никогда более на охоту, — никогда! даже и двадцать девятого июня. Темпераменты (По последним выводам науки)
Сангвиник. Все впечатления действуют на него легко и быстро: отсюда, говорит Гуфеланд …говорит Гуфеланд… — Христофор Вильгельм Гуфеланд (1762—1836), немецкий биолог и врач, автор книги «Макробиотика, или Искусство продления человеческой жизни» (1805), выдержавшей большое число изданий и переведенной на многие европейские языки.

, происходит легкомыслие… В молодости он bйbй малыш (франц.)

и Spitzbube плут (нем.)

. Грубит учителям, не стрижется, не бреется, носит очки и пачкает стены. Учится скверно, но курсы оканчивает. Родителей не почитает. Когда богат, франтит; будучи же убогим, живет по-свински. Спит до двенадцати часов, ложится в неопределенное время. Пишет с ошибками. Для любви одной природа его на свет произвела Для любви одной ~ произвела… — Перефразировка слов Елены из оперетты Ж. Оффенбаха «Прекрасная Елена».

: только тем и занимается, что любит. Всегда не прочь нализаться до положения риз; напившись вечером до зеленых чёртиков, утром встает как встрепанный, с чуть заметной тяжестью в голове, не нуждаясь в «similia similibus curantur» «подобное лечится подобным» (лат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26