посмотрев на себя в зеркало, с удивлением заметила -- лицо свежее: этакая милая американская дама, туристка; развлекается поздним вечером в Париже с теми, с кем наверняка всегда можно здесь познакомиться. Будь тут другой выход -- выскользнула бы и этого бы никто не заметил; давно убежала бы домой.
Армстед, осенило ее вдруг, Бриан Армстед,-- вот имя того дизайнера по интерьеру, которого нашли мертвым в Ливорно. Насколько она помнит, занимался каждый день йогой: однажды она встретила его на пляже в Саутгемптоне и сразу обратила внимание, какое у него крепко сбитое, тренированное тело, стройные ноги и маленькие загорелые ступни с ногтями, покрытыми бесцветным лаком.
За дверью туалета, на лестничной площадке, света не было -- там царила темнота. Розмари осторожно стала спускаться с лестницы, ориентируясь на свет, падающий со стороны ярко освещенного ресторана,-- и вдруг попятилась назад, негромко вскрикнув: кто-то дотронулся до ее запястья...
-- Миссис Маклейн,-- прошептал мужской голос,-- не пугайтесь! Мне хотелось поговорить с вами наедине.
Тот самый молодой англичанин; произнес это торопливо.
-- Мне показалось, вы чем-то расстроены.
-- Да нет, ответила она, пытаясь вспомнить его имя: Роберт, Ральф?.. Нет, не то: неважная у нее сегодня вечером память на имена.-- Мне и раньше приходилось бывать в компаниях бывших военных.
-- Все равно, ему не стоило вести беседу на эту тему.
Ах да, Родни, его зовут Родни!
-- Я имею в виду Элдреда. Все потому, что вы американцы -- вы и фотограф. Он просто одержим тем, что вы творите там, во Вьетнаме. Его комната увешана самыми отвратительными фотографиями -- он их собирает. Вот почему он так подружился с Кэрролом. Элдред очень мирный человек, сама мысль о насилии для него невыносима. Но он слишком вежлив, чтобы вступать с вами в открытый спор, и вообще очень любит американцев. Вот и вспоминает постоянно все эти ужасы, через которые ему пришлось пройти. Будто хочет всем сказать: "Не нужно больше всех этих ужасов, прошу вас!"
-- Творим... во Вьетнаме? -- как-то бессмысленно переспросила она, чувствуя себя полной идиоткой -- стоять здесь, возле женского туалета, на темной лестнице, и объясняться с этим нервным молодым человеком -- он говорит с придыханием и вдобавок, кажется, ее боится. Лично я ничего во Вьетнаме не творю.
-- Разумеется! -- заторопился Родни.-- Ну, просто дело в том... что вы американка, видите ли... Он в самом деле необычный человек, этот Элдред. Стоит познакомиться с ним поближе, лучше его узнать -- не пожалеете.
"Что это он тянет резину? -- зло подумала она.-- Зачем ему это?" Все стало ясно, когда Родни предложил:
-- Можно мне проводить вас домой, миссис Маклейн? Безопасность вам гарантирована. Как только соберетесь домой, предупредите меня, ладно?
-- Я пока не до такой степени пьяна,-- с достоинством ответила она.
-- Конечно, нет,-- поспешил согласиться Родни.-- И прошу меня простить, если подумали, что у меня сложилось о вас такое впечатление. По-моему вы великолепная, очень красивая женщина.
Никогда бы, конечно, этого не сказал, если бы на лестнице было светло и она видела его лицо, причем отчетливо.
-- Очень любезно с вашей стороны, Родни. Она не произнесла ни "да", ни "нет".-- Ну а теперь не пора ли вернуться к столу?
-- Да-да, пойдемте! -- Родни взял ее за руку и повел вниз по лестнице; рука у него дрожала.
"Английская воспитанность",-- отдала она ему должное.
Был у нас там один сержант, по прозвищу Трижды Стальной Брат,-оживленно повествовал Гаррисон, когда они подошли к столу.
Он вежливо встал, когда Розмари садилась на свое место; Кэррол отделался символическим, типично американским жестом -- дернулся, делая вид, что встает.
-- Этот сержант очень высокого роста для японца,-- Гаррисон уселся опять на свой стул6 -- мышцы на руках выпирают плечи мощные, а с губ всегда свисает будто приклеенная сигарета. Мы прозвали его Трижды Стальным Братом, потому что он раздобыл где-то железную биту для гольфа и никогда с ней не расставался. Чуть чем-то недоволен, а такое случалось довольно часто,-избивает этой битой всех, по его мнению, виновных без разбора.
И Гаррисон повторил беззлобно, даже с симпатией, словно у него и у этого злодея японского сержанта есть о чем вместе вспомнить:
-- Да, Трижды Стальной Брат.-- И продолжал дальше: -- Больше всех в лагере, судя по всему, он не любил меня,-- хотя уже до меня убил несколько человек,-- этим он занимался время от времени. Убивал просто так, без всякой личной неприязни,-- по долгу службы, так сказать. Но вот со мной все обстояло совершенно иначе... мое существование просто выводило его из терпения. Стоило ему увидеть меня, как он, улыбаясь, спрашивал: "Послушай, ты все еще живой?"
Он немного говорил по-английски и часто этим пользовался, делая вид, что он никого не собирается обижать. По-моему, он подслушал мои нелестные отзывы о нем, а я и не знал тогда, что он не все, но понимает по-английски. Может, я когда-то не так улыбнулся -- ему не понравилось.
В общем, я потерял счет, сколько раз он меня избивал до потери сознания. Но всегда занимался своим ремеслом аккуратно, не забивая меня до смерти.
Мне казалось -- он, словно людоед, ожидает, когда же я сам покончу с собой. Такой исход его вполне устраивал. Мысль -- "Никогда я не доставлю ему такого удовольствия!" -- придавала мне силы выжить. Но если бы война продлилась еще месяц-другой, я, несомненно, не выдержал бы. Может, еще бутылочку вина, последнюю, на посошок? -- И он махнул единственному оставшемся в пустом ресторане официанту.
-- Полицейские,-- молвила Анна,-- да они везде и всюду одинаковые.
Вечером она выглядела еще моложе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76