Сумерки этому не помешали – у большинства экстремалыциков отличное ночное зрение, еще один повод для меня, чтоб затесаться в их компанию. Как говорится у Честертона, умный прячет лист в лесной чаще, а гальку – на каменистом морском берегу… Странное тоже скрывают среди странного.
– Давно я так не ужинал, – заявил Макбрайт, с благодушным видом растянувшись на песке. – Крепинет, марешаль Крепинет, марешаль – деликатесные блюда французской кухни. Крепинет – голуби или перепелки, обжаренные на вертеле; марешаль – фаршированное филе под грибным, раковым или крабовым соусом.

, омары, икра, устрицы с белым вином, утка по-пекински… Чушь и ерунда! Ничто не сравнится с бобами, если приправить их тишиной, свежим ветром, светом звезд, а еще… – он задумчиво пошевелил пальцами, – еще ощущением опасности… Вот напиток для настоящих мужчин! Но в городах его не подают, и дело идет к тому, что в середине века не нальют нигде. – Джеф перевернулся на живот. – Собственно, что нам осталось? Сахара, Антарктида, Гималаи, север Канады и Сибири… ну, пара точек в Африке и Амазонка, пока там не покончили с джунглями… Мир опасного стремительно сужается, этот процесс необратим, и в будущем нас ожидает вечная скука!
– Мистер Макбрайт – большой романтик, – с вежливой улыбкой сказала Фэй. – Может быть, он вспомнит, где мы находимся?
Джеф хмыкнул.
– В месте экологического катаклизма, Тихой Катастрофы, где же еще! Но на такие благодатные места романтикам рассчитывать не стоит. Это – исключение, юная леди, случай нетипичный и потому особо редкостный. Если бы тут постарались мы, все было бы залито нефтью, пропитано ядами и химикатами, насыщено радиацией, завалено ржавым железом и прочим дерьмом. Однако песок чист и воздух тоже, значит, причина не в нас… А в чем же?
Наш миллиардер уставился на меня, явно желая продолжить дискуссию, но я отмолчался. До сих пор мне удавалось избегать подобных тем, и нарушать такой порядок не хотелось. Но, если придется, я напомню Макбрайту сколько нефти вылилось в море из его танкеров и сколько радиоактивной дряни вывозят с его оружейных производств. А еще – о нескольких экологически чистых проектах, скупленных его концернами и спрятанных на нижнюю полку сейфа… Он бы весьма удивился, узнав, что кто-то об этом проведал! Ну, был бы невод, а рыба найдется… К счастью, в этом мире уже имеется компьютерная сеть.
– Мы пришли сюда, чтобы выяснить причину, – рассудительно заметила Цинь Фэй. Сейчас, в тусклом мерцании звезд, она и в самом деле походила на фею – тоненькая, с гладкой золотистой кожей и карими, слегка раскосыми глазами. По внешности она была типичной аму однако до боли в сердце, до дрожи в коленях напоминала мне другую женщину, тень, коснувшуюся моей жизни в те времена, когда я был не Арсеном, а Даниилом… Даже голос был похож, особенно если Фэй говорила по-русски.
Как многие аму, русским она владела практически свободно.
Воспользовавшись тем, что ему ответили, Макбрайт подсел поближе к девушке и принялся очаровывать ее рассказами о подвигах и странствиях, какие выпали на его долю. Фэй слушала с вялым интересом, даже историю о пребывании на «Вифлееме», международной космической станции, куда Макбрайт просочился в качестве туриста за девяносто миллионов долларов. Впрочем, там он был не первым, зато на обратном пути испытал аварийный скафандр с автономными движками – покинул шатл на высоте двенадцати миль и приземлился в полях Иллинойса, под Спрингфилдом. Можно сказать, в собственной вотчине, поскольку штат, включая соседние Висконсин, Мичиган и Индиану, принадлежал его компаниям.
Фэй вздохнула, выразительно уставилась в мутные темно-серые небеса, и я похлопал ладонью по песку.
– Отбой! Дежурства двухчасовые, в порядке следования по маршруту: Цинь, ад-Дагаб, Макбрайт. Мое время – от пяти до семи утра. Итак, леди на страже, а джентльменов прошу ложиться.
Фэй снова вздохнула, на этот раз с облегчением, поднялась и начала обходить наш крохотный лагерь. Макбрайт недовольно покосился на меня, однако накачал воздуха в комбинезон, лег, пристроив рюкзак под голову, и опустил веки. Сиад, шаркая по песку, подошел ближе, сел, стянул шлем. В ночном сумраке он казался огромным безголовым зомби: волосы и темная физиономия почти неразличимы, а одеяние, ярко-желтое при свете дня, приняло оттенок недозревшего лимона.
– Хрр… – хриплый рык родился в груди суданца. – Я мог бы подежурить в эту ночь. В эту и во все последующие. Это не скажется на моей форме.
Его английский был безукоризненным. Где он его изучал, в Кембридже или в Оксфорде?
– Чтобы сохранить форму, нужно спать, – произнес я, всматриваясь в сгусток тьмы над воротом «катюхи».
– Мне не нужно, – негромко пророкотал Сиад, сверкнув зубами. – Нет потребности. Месяц, два… Если захочу выспаться, скажу.
Любопытное заявление! Я резко приподнялся, опираясь на локоть.
– Гипнофединг?
– Да. Кажется, называется так.
– Ну, что ж… Цинь Фэй, подойди! Она приблизилась, и я сказал:
– Можешь ложиться. Сиад подежурит.
– Вы мне не доверяете, командир? – В ее мелодичном голосе проскользнула нотка обиды.
– Доверяю. Просто Сиаду не хочется спать. И не захочется – ни в эту ночь, ни в остальные.
Брови девушки взлетели вверх.
– Но почему? Как такое может быть?
Почти автоматически я перешел на русский. Из всех языков – а я их знаю не менее трех дюжин – русский лучше других подходит для обсуждения тем щекотливых, деликатных, для выражения приязни и неприязни и для того, чтоб скрыть за словами радость и гнев, страх и удивление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20