Он считает всех «дегенератов» товаром одноразового пользования. Его не остановят невинные жертвы. А если остановимся мы, то он может задать себе вопрос «почему?», а мы не можем себе позволить, чтобы он задался им.
Полковник уставился в стол, вдавливая в его поверхность сжатые кулаки.
– Мне невыносима мысль о продолжении кровавой резни, о любой напрасной жертве. Однако если мы остановимся раньше времени, то всех, кто уже погиб, можно считать погибшими напрасно.
– Согласен, – медленно произнес Колин. – Мы обязаны убедить их, причем понятным им языком, что они остановили нас. Продолжай подготовку операции «Троянский конь», Гектор. Если не получится сжать временные сроки, будем действовать по обстоятельствам.
– Есть. – МакМахан встал, и только при помощи имперских имплантантов можно было расслышать, что он сказал выходя из комнаты.
– Господи прости! – прошептал он.


* * *

Нинхурзаг сидела на скамейке, прикладывая все усилия, чтобы выглядеть естественно и безобидно. Центральный парк анклава выглядел ужасно некрасиво и незаконченно по сравнению с зонами отдыха на «Дахаке», и это было одно из многих неприятных впечатлений, которые она успела получить с момента своего прибытия в анклав из внешнего мира. Это было почти так же ужасно, как и тот день, когда ее вывели из анабиоза и она узнала, что Ану сделал с ее товарищами.
Нинхурзаг усилием воли подавила дрожь, когда мимо нее прошел высокий стройный человек. «Тану», – подумала она. Когда-то она знала его очень хорошо, но теперь это был не Тану. Она не знала, кто из лейтенантов Ану взял себе его тело, да и не хотела знать. И без того ужасно видеть его прогуливающимся рядом и в то же время знать, что он мертв.
Она посмотрела вдаль, размышляя. Весь анклав производил впечатление какой-то незавершенности, как временный походный лагерь, а не постоянное жилище. Ану и его последователи жили на этой планете вот уже пятьдесят тысяч лет, но до сих пор оставались чужаками. Как будто намеренно пытались сохранить свою чужеродность. Здесь, под вечными льдами, сразу же после высадки были выстроены большие дома с удобными квартирами, однако потом ничего нового не было построено, и ни один из обитателей не пользовался уже существующим жильем. Они вернулись обратно, на свои корабли, цепляясь за свои каюты, несмотря на их крохотные размеры. Про себя Нинхурзаг знала, что в подобной обстановке свихнулась бы очень быстро.
Она наблюдала за струями одного из нескольких фонтанчиков, которые кто-то удосужился здесь построить, и размышляла. Возможно безумием заражен даже здешний воздух. Эти люди прожили гораздо больше положенного срока, запершись в искусственном аквариуме и лишь изредка выбираясь наружу. Их ворованные тела были молодыми и сильными, но личности, заполнявшие собой эти оболочки, были старыми , и весь анклав напоминал огромный паровой котел.
По самой их натуре в большинстве людей Ану был тот или иной изъян, если бы это было не так, они бы не пошли за ним. На протяжении бесконечных лет изгнания, запертые в этом крошечном, тесном мирке они варились в собственном соку. Они оставались наедине со своими ненавистью, честолюбием и обидами гораздо дольше, чем может выдержать человеческий рассудок, и то, что прежде было маленькой трещинкой, превратилось в зияющую дыру. Лучшие из них были жалкими карикатурами на себя прежних, в то время как худшие…
Нинхурзаг вздрогнула и понадеялась на то, что сканирующие устройства системы безопасности не заметили этого.
Это было мертвое общество, гниющее с самой верхушки. Все вокруг свидетельствовало о разложении и упадке. В течение пяти тысяч лет они бодрствовали, но абсолютно ничего не прибавили к своей технической базе, кроме некоторых усовершенствованных способов слежки друг за другом и убийства друг друга. Их было немного, но ведь для любого общества характерны постоянное изменение, развитие, стремление к новому. Культура, которая отрицает эти законы, обречена. Если ее не разрушает внешняя сила, то начинаются распри внутри, разрастаясь во мраке невежества. И абсолютно не важно, смогут ли эти люди признать или осознать состояние своей стагнации, ибо глубоко внутри, там, где берут начало жизненный импульс и жизненные силы человека, возникая из неосознанных эмоций и верований, эти люди знают , что колесо бытия крутится для них в обратную сторону… навстречу смерти.
Сейчас глазам Нинхурзаг открылись многие вещи. Подозрительность, честолюбие, извращенность дегенератов, которым было известно , что они – дегенераты. И, возможно, красноречивее всего об этом свидетельствовал тот факт, что у них не было детей. Никто из них не давал обета безбрачия, здесь не было холостяков или старых дев, однако обитатели анклава намеренно вычеркнули из своей жизни единственное условие, которое заставило бы их изменяться и развиваться. Отказавшись от детей, они отрезали себя от своих человеческих корней. Их биологические часы остановились, как они останавливаются для женщины, которая с возрастом становится бесплодной, и вместе с этим умерло их ощущение самих себя как живого, воспроизводящегося вида.
Почему они так поступили с собой? Они ведь были имперцами, а в Империуме знали, что даже один двадцатипятилетний рейс на борту корабля, подобного «Дахаку», требует наличия в экипаже этой энергии жизни и обновления. Даже те, у кого не было своих детей, могли видеть чужих и таким образом разделять судьбу своего вида. Но люди Ану предпочли забыть об этом, и Нинхурзаг не могла их понять.
Может быть их ворованное бессмертие отняло у них возможность иметь детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105