Сашку, беднягу, комиссовали с "Дзержинского" по состоянию здоровья, потому у него не получилось карьеры моряка. А он уже успел окончить до этого Севастопольское военно-морское училище. Капитан - инструктор пошёл, проверил правильно ли ведёт себя нормальный капитан, управляющий теплоходом. Убедившись, что всё нормально, он возвратился и пригласил нас в свою каюту. Вот там всё соответствовало моим стандартам. Бронза и медь были надраены, всё что белое выглядело разительно-белым, в крайнем случае - ярко-белым. Кто был ответственен за появление бутылки коньяка, я давно не помню. Кажется юный кудрявый верзила Сашка, он был тогда лауреатом Премии Комсомола, считался восходящей звездой харьковской поэзии, на нем был светский налёт, на Сашке. Мы пили коньяк с лимоном, капитан-инструктор с лёгкостью ронял магические имена портов Мирового океана: порт - Скид, помню не покидал эфирное пространство вокруг нашего стола. Я был очень горд сидя между двумя морскими волками, я наслаждался. Говорил я мало, но замечал многое.
Между тем, наш утюг теплохода стало сильно закачивать. И мы, предводительствуемые разогретым капитаном отправились в рулевую рубку. Там нас не ждали, но приняли радушно. Рулевой вспотел от напряжения, оказывается штормило уже к четырём баллам. Через четверть часа шторм достиг всех пяти. Светлогрушёвые волны, как в стакане газировки, время от времени омывали стены рулевой рубки. Поверхность Азовского моря кособоко появлялась в различных ракурсах на стекле. Однажды оно появилось под 90 градусов, ей-Богу, правда.. То есть наш утюг сдвинулся и море сдвинулось и получилось, что мы как бы вертикально идём ко дну. Но не пошли, ужас длился мгновение. Это был первый шторм в моей жизни. Я обнаружил: первое: что я не подвержен морской болезни. Второе: я всё ждал, что о стекло рубки хряпнется кальмар или осьминог, чего не случилось. Третье: море в шторм и после шторма пахло как бочка с огурцами.
Наш утюг прибыл в Феодосию напуганным, и чуть потрёпанным. Море сорвало и смыло спасательную шлюпку. Капитану - инструктору было не до нас, но он крепко пожал нам руки, когда мы спустились по трапу. Его ждали нудные завхозские заботы: составление акта на смытую шлюпку и прочее. Нас приветствовала Генуэзская башня. (По-моему, она была серая). Феодосия ведь знаменита тем, что её построили генуэзцы.
Чёрное море / Туапсе
Совсем откуда-то из чёрной дыры памяти вдруг пришли древние, как Греция или Персия, мерцающие воспоминания. 1960 или 1961 год. На раздолбанном автобусе я еду в Туапсе. Зачем, почему, не помню. Помню, что у меня небольшой чемодан, доставшийся в наследство от отца, с ним Вениамин Иванович ездил в командировки. Чемодан у меня был обклеен наклейками. А вот какими, убей Бог, не помню. Ну ясно, там не могло быть наклеек "Нью-Йорк" или "Амстердам", но очень возможно, что ярлыки иностранных сигарет там могли быть наклеены. Чемодан полупустой, в нём буханка хлеба. Одет я в тренировочные брюки и пиджак из которого давно вырос, буклированный, я носил его ещё в 8-ом классе, а уже окончил десятилетку, 17 лет мне.
Автобус трясёт, у него херовая резина, в России всегда беда с резиной, в автобусе, впрочем, весело. Людей немного, это южная весна, окна открыты, жара, пыль, горная дорога. Позднее я вычислил, что этот отрезок над морем прошли герои романа Серафимовича "Железный поток". (Пару лет назад я с удовольствием перечёл этот роман, он напоминает этику "Тараса Бульбы" и ничуть не хуже булгаковской "Белой Гвардии" ). Я время от времени вынимаю из чемодана хлеб и ем его, отламывая кусками. Пожилой костлявый мужик с треугольником тельника под рубашкой поглядел на меня несколько раз с соседнего ряда кресел и выдал мне кусок курицы. Я взял. Мужика зовут Костя. Я представился как пацан из Ленинграда, еду к тётке в Туапсе. Почему из Ленинграда? Ну, у меня были большие претензии, Харьков был для меня маловат, я считал свои масштабы габаритнее Харькова. "Ой хлопчику, шо ж ты один хлiб iжь..!", - украинская бабка даёт мне кусок рыбы. Я беру.
В Туапсе у меня никого нет, конечно. Никакой тётки, ни единого адреса. Я - начитанный мальчик, поэт, отрок, я еду расширить пространство, встретить красавиц, чудовищ, ветряные мельницы или стальные мельницы, которые отрубят мне руки.
"Для отроков ноги, глядящего эстампы
За каждой далью - даль, за каждым валом - вал
Как этот мир велик в лучах рабочей лампы
И в памяти очей как безнадёжно мал..."
Вот насмотрелся в ноги эстампов и еду как Рембо, побег в никуда. Поэтическая грусть овладела. Тоска по пространству.
Путешествовать нужно одному. Тогда видишь всё пронзительно и ярко. К сожалению не всегда удаётся путешествовать в одиночестве.
В Туапсе я схожу и стараюсь сбежать от матроса Кости как можно быстрее. Мне не хочется, чтобы он обнаружил мой обман. Он кормил меня курицей, рассказывал истории из своей жизни, налил пол стакана водки. На вопрос - на какой улице живёт моя тётка, я буркнул: "Ленина". Матрос был удивлён, я не понял почему, не то улица такая центральная, что там только Горком да Универмаг, не то ещё почему. Но в любом городе СССР была улица Ленина.
Добрый человек пошёл проводить меня по адресу, который я ему сообщил. У самого дома я признался ему в обмане, сказал что у меня нет здесь даже знакомых, что в Туапсе я случайно, что тётка у меня в Сочи, но у меня не хватило денег на билет до Сочи. Он сказал что давно бы так, и потащил меня к себе. Его жена встретила нас неласково. Чего-то он не привёз этот дядя Костя из Новороссийска, за чем он ездил. У Кости оказалась крошечная комната в деревянном бараке рядом с портом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10