него кое-кто уже побывал в Москве, но... вернулся к своим прежним обязанностям.
Марина Дмитриевна тоже не спала, хотя лежала, закрыв глаза. Она не хотела мешать ему думать. Поворачиваясь и на миг открывая глаза, она с глубокой болью в сердце отмечала его болезненную худобу, ввалившиеся щеки и вытянувшееся лицо, удлиненное черной бородой. Но вместе с тем она видела, что он как-то помолодел и даже повеселел, хотя тень беспокойства нет-нет да и пробегала по его лицу.
В день отъезда, как это всегда бывает, значительное, закономерное и мелкое, случайное тесно переплелись. На вокзале в Казани Игорь Васильевич вдруг обнаружил, что нет билета. Это намного усложнило дорогу. Вот что писал о ней сам Курчатов жене из Москвы:

«Доехал в общем вполне удовлетворительно. Правда, полку достал только в 3 часа ночи, но все же выспался неплохо...
Были трудности с устройством в гостиницу, но мне сильно помогли моряки, и я получил номер в «Метрополе».
По приезде в Москву сразу попадаешь в другой мир, в настоящий город, и сразу чувствуешь себя совсем по-другому – бодро и весело. Здесь к тому же стоят теплые и ясные вечера, и город необыкновенно красив...
Работы очень много, возвращаюсь домой только часам к десяти, но не устаю нисколько...»

Этот душевный подъем будет теперь его спутником до конца жизни.
В первое время пребывания в Москве, несмотря на то, что уже определилось главное направление его дальнейшей работы, ему приходилось еще заниматься проблемами, которые он решал в Севастополе и Казани. Представители Наркомата Военно-Морского Флота настаивали на срочной его поездке на юг. У офицеров, занимавшихся размагничиванием кораблей, накопилось немало вопросов, на которые они ждали ответа от науки.
2 ноября 1942 года он писал в Казань: «С моей поездкой на юг дело еще не выяснилось. Наркомат очень хочет этого, но Абрам Федорович еще не решил и, вообще говоря, против».
Понять Абрама Федоровича было нетрудно. Он получил официальное задание подготовить исходные данные для начала ядерных иследований в небывалых масштабах, и вдруг человека, который имел все карты в руках, хотят отвлечь от этого дела! Можно понять и представителей Военно-Морского Флота: они нуждались в консультациях И. В. Курчатова.
Игорь Васильевич из Москвы не уехал, пробыл в столице до начала декабря. Почти полтора месяца были посвящены выработке плана ядерных исследований, которые, наконец, были признаны жизненно необходимыми для страны.
В том, чтобы признать необходимым начать в 1943 году ядерные исследования, решающая роль принадлежит И. В. Курчатову. Его и А. И. Алиханова познакомили с материалами из-за рубежа, в которых говорилось о сосредоточении в США научных сил всей Европы по ядру, о странном и внезапно наступившем молчании прессы, до того широко обсуждавшей реакции деления урана. Складывалось впечатление, что на эти сведения наложено вето.
Симптоматичной была и яростная борьба между союзниками и гитлеровской Германией за тяжелую норвежскую воду. До войны монополистом по производству тяжелой воды была Норвегия. Гитлеровцы, захватив эту страну, стремились прибрать к рукам запасы тяжелой воды, а союзники всеми силами старались помешать этому.
И. В. Курчатов и А. И. Алиханов в категорической форме подтвердили предположения о том, что США и фашистская Германия в глубокой тайне куют атомные мечи. На вопрос о последствиях этих работ за рубежом и примерных сроках, когда может быть получен там результат, они в один голос заявили о полной реальности планов создания атомного оружия. Что касается сроков, то они целиком зависели от того, какие кадры и ресурсы будут привлечены к исследованиям.
2 декабря 1942 года Игорь Васильевич сошел с поезда на уже по-зимнему припорошенный снегом перрон вокзала в Казани. Еще и года не прошло после его возвращения с юга, а как резко переменилась его судьба! Нет, не внешне, а по содержанию работы, по тому, на какой путь становилась его мысль, к каким вершинам науки он должен был теперь вести тех, кто решится идти вместе с ним.
В Казани Игоря Васильевича ждали приятные новости. Его родной институт и некоторые работники, в том числе и он, были отмечены за успехи, достигнутые к 25-й годовщине Великого Октября.
В суровые казанские зимы ученым часто приходилось выполнять не только научные дела. Вот два приказа по институту, хорошо иллюстрирующие его военные будни. 8 января 1943 года: «Тт. Александрову А. П., Регелю В. Р., Шишкину Н. И., Щепкину Г. Я., Лазуркину Ю. С., Тучкевичу В. М. к 8.00 прибыть в „Техснаб“... для погрузки угля. Бригадир А. П. Александров». Или 21 января 1943 года: «В связи с предстоящим поступлением дров по железной дороге в адрес АН СССР и необходимостью разгрузки вагонов в сроки, установленные железной дорогой, выделить бригаду... (опять перечисляются ученые). Дежурная бригада может быть вызвана в любое время в зависимости от подачи вагонов».
И вместе с этим развертывались новые лаборатории, ставились исследования, которые были важны не только сегодня, но и завтра.
Недолго пришлось побыть в родном коллективе Игорю Васильевичу.
Книга учета командировок института за 1943 год лаконично сообщает:

«С 9.1.с.г. заведующего лабораторией профессора И.В. Курчатова и члена-корреспондента Академии СССР А. И. Алиханова полагать в командировке».

В Москве стояли сильные морозы. С гостиницами было трудно, как и прежде. Решили поначалу остановиться в комнате, где жила до войны жена Алиханова.
Игорь Васильевич в письме к Марине Дмитриевне так описывал первые дни пребывания в Москве:
«Жил я здесь первое время неважно, никак не мог сначала устроиться с жильем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75