Теперь я снова сидел верхом и сумел осмотреться.
Каким-то чудом я все же сумел догрести до середины реки, хотя, скорее всего, в этом мне помогло течение. Как бы там ни было, я умудрился преодолеть половину пути – это хорошо. А вот что было плохо, так это то, что до излучины, миновав которую, я оказался бы, как на ладони перед караульными вышками, оставалось не более пятисот метров. При скорости течения в пять километров в час я должен был быть там уже минут через пять – через шесть.
О, зараза! Я не хотел назад на кичу! И я не хотел умирать!
Дальше я не раздумывал. Соскользнул обратно в воду и, отчаянно молотя ногами и крепко прижав к себе лесину, словно желанную женщину, начал разворачивать ее поперек течения. Как ни странно, это мне удалось. Правда, в глазах потемнело от нечеловеческих усилий. Но лучше темнота в глазах, чем пуля в затылке или кичман и довольная лыбящаяся рожа кума.
Сориентировав лесину, я потянул ее к нужному мне берегу. Скрипя зубами от невероятной натуги. Матеря себя за то, что пожадничал и не стал форсировать Ижму вплавь, оставив одежду на том берегу. Теперь я уже не мог стянуть с себя ни кроссовки, ни джинсы. Избавиться от ветровки и джемпера – не было никаких проблем, но это мне практически ничего не давало. Чтобы уже через минуту пойти ко дну, мне хватило бы и тяжеленных, как мельничные жернова, кроссовок. И сковывающих движения тесных джинсов. Вот потому-то и приходилось тащить за собой огромное бревно, помогающее мне с грехом пополам оставаться на плаву.
Наверное, это были самые кошмарные пять минут в моей жизни. Хотя вру. Таких пятиминуток, благодаря нескольким негодяям, у меня в биографии было уже предостаточно. Но эта – одна из них. «Да легче паралитику сдать норматив мастера спорта по триатлону, чем отбуксировать такое огромное бревно на расстояние больше, чем двести метров!» – такая вот мысль пришла мне в голову, когда, уже оказавшись на берегу, я немного пришел в себя. А пока…
Когда я обнаружил, что до излучины осталось всего ничего, а до нужного мне берега еще метров тридцать, то понял, что не успеваю.
Всего ничего – ну как же обидно! Но ничего не попишешь, течение Ижмы не остановить, и я через какие-то десять секунд окажусь в поле зрения караульных. Они сразу вперят в меня свои бинокли. И я спалюсь уже второй раз подряд за два месяца. Да лучше потонуть в этой проклятой реке!
И тогда я отпустил бревно и на каком-то диком, необъяснимом форсаже поплыл к берегу. Мышцы разрывало на части. В горле стоял такой ком, что я не мог втянуть в себя даже один глоток воздуха. Из головы вылетели все до единой мыслишки и мысли, кроме одной: «Доплыть! Во что бы то ни стало доплыть! Ну!!! Еще немного! Чуть-чуть! Ну же! Ну!!!» Но отказал даже форсаж. И в конце концов наступил тот самый момент, когда сдаются даже самые сильные духом люди, когда отказывают не только мышцы, но и воля.
Я понял, что уже все, что мне не доплыть, что мне не сделать больше ни единого гребка. И смирился с судьбой. И расслабился…
…И коснулся ногами дна! Я мог стоять!!! Мне больше не надо было грести. Просто медленно-медленно, аккуратно-аккуратно передвигать ногами, идти к берегу, до которого, как оказалось, оставалось метров восемь, не больше. А там можно было свалиться на мокрый песок у самой кромки воды. И расслабиться! И валяться так хоть целую вечность!
Я дошел! Медленно-медленно. Аккуратно-аккуратно. И притом не только до кромки воды, а дальше. Выбрал место, где бы меня не было видно с реки. Возможно, так поступить мне подсказала обостренная интуиция зека, некое шестое чувство, вырабатывающееся на киче. Или просто чисто автоматически я последовал одному из неписаных лагерных законов: «Не высовывайся, зашхерься и старайся не быть на виду».
И этот закон меня спас. Стоило мне свалиться в высокую траву метрах в десяти от воды, как до меня донесся отчетливый звук лодочного мотора. Нет, даже двух моторов, потому что вывернули из-за излучины и пронеслись мимо меня две моторки… две знакомых до боли моторки, на которых нас с Блондином преследовали в прошлый раз. Кто в них находится и вообще сколько в них человек, я разглядеть не смог. Да и не пытался. Лишь безучастно подумал: «Вот меня наконец и хватились. Меня разыскивают. И если бы эти неповоротливые ублюдки проехали здесь двумя минутами раньше, то получили бы беглого Костоправа как на блюдечке. А теперь хрен!» Потом мысли спутались, меня опять вырвало, и, кажется, я потерял сознание…
Не знаю даже примерно, сколько я так провалялся в травке на берегу Ижмы, прежде чем в голове прояснилось и я снова смог двигать конечностями. Может быть, полчаса. Может быть, больше. Но в конце концов я тряхнул головой, пытаясь окончательно прийти в чувство, собрался с силами и заставил себя подняться. Меня качнуло. Ноги казались глиняными и были готовы в любой момент подломиться в коленях. Очень хотелось завалиться обратно в мягкую гостеприимную травку хотя бы на десять минуток. Хотя бы на пять. Но я чувствовал, что если сейчас позволю себе еще ненадолго прилечь, тогда на то, чтобы подняться вторично, у меня не хватит ни духу, ни сил. И я буду валяться в нирване до тех пор, пока на меня не наткнутся менты. А они, коли уж обнаружили мой побег, должны обязательно прочесать оба берега Ижмы. И расставить посты. А мне предстоит еще пройти четыре километра до охотничьей избушки, пересечься с проводником и вместе с ним углубиться в тайгу. Там нас обнаружить уже будет ох как непросто. А здесь я просто как на лобном месте. Пора с него убираться.
И я пошел вперед. Сперва еле-еле. Покачиваясь, словно пьяный. С трудом соображая, куда же иду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14