Молодой командир старался во всем разобраться сам, и, когда летом 1920 года в 30-й дивизии были проведены маневры, они показали, что кавалерийский полк Рокоссовского обладал уже порядочной сплоченностью, а командир его многому научился. В аттестации, составленной в это время комиссаром 30-й дивизии о молодом командире кавалерийского полка, наряду с анкетными данными сказано и следующее: «К общему делу организации Красной Армии относится как коммунист. Характер мягкий. В работе энергичный. Среди красноармейцев, комсостава и партийных организаций большим авторитетом пользуется. Смелый боевик, показывающий в наступлении пример храбрости...»
Серьезной проблемой для командира полка постоянно оставалось снабжение своих бойцов продовольствием. Места вокруг, правда, были богатые, в реках было полно рыбы, а в сопках сколько угодно дичи. Но Охотиться и ловить рыбу было нельзя – вся эта живность почиталась коренным населением этих мест – бурятами – священной, и самовольные уловы могли только расстроить отношения с бурятами, в особенности с влиятельными тогда среди них буддийскими ламами.
Такая же проблема стояла и перед другими частями дивизии, и ее командир Грязнов решил этот вопрос с дипломатической осторожностью. Подобрав специальную делегацию, комдив отправился на переговоры к главе буддийского духовенства в России ламе-ахаю. Среди командиров дивизии, стремившихся ради любопытства посмотреть на верховного ламу, был и Рокоссовский. Ранее ему и в голову не приходило, что он будет на приеме у столь экзотического, на взгляд европейца, духовного лица.
Резиденция верховного ламы – Гусиноозерский дацан, окруженный 17 небольшими, деревянными, одноэтажными, с куполами буддийскими храмами, – находилась в 25 верстах от Селенгинска, среди каменной пустыни, на юго-западном берегу также пустынного Гусиного озера. Здесь возвышалось огромное белое трехэтажное здание китайской архитектуры, украшенное наверху символической фигурой двух вызолоченных блестящих на солнце оленей с колесом между ними. На однообразном и унылом фоне пустыни это белое здание особенно выделялось, казалось величественным и грозным.
Пытался выглядеть величественным и верховный лама, но ему это плохо удавалось. И на него, и на его приближенных делегация, возглавляемая Грязновым, произвела очень большое впечатление. Красные командиры подъехали к буддийскому святилищу на двух «фиатах» и двух «мерседесах», отвоеванных у колчаковцев еще под Красноярском, в сопровождении кавалькады блестящих всадников, одетых в новенькую красноармейскую форму. Появление такой видной делегации произвело на буддийских монахов должное впечатление, и верховный лама объявил своим верующим, что запрет на ловлю рыбы и отстрел дроф не распространяется больше на красноармейцев.
С этого времени красноармейцы не испытывали острой нужды в мясе и рыбе, хотя по-прежнему страдали от недостатка хлеба: бывали периоды, особенно в мае – июне 1920 года, когда кавалеристы не видели хлеба целыми неделями и хозяйственная часть полка выбивалась из сил, доставляя его через Хамар-Дабанский хребет.
Еще сложнее обстояло дело со снабжением лошадей. Так как местное бурятское население хлебопашеством почти не занималось, овса раздобыть было невозможно, и лошади находились да подножном корму. Этого было явно недостаточно, если учитывать расстояния, на которые приходилось совершать переезды кавалеристам при охране границы.
Крупных боевых столкновений у кавалеристов Рокессовского в этот период не было, но назвать спокойной службу на границе никогда нельзя. За рекой Джидой, в пределах Монголии, скрывались бежавшие от Красной Армии белогвардейцы. В Восточном Забайкалье шли упорные бои по ликвидации «Читинской пробки». Казачье население станиц относилось к красноармейцам настороженно, нередко в враждебно, да и в самом 30-м кавалерийском полку часть вновь принятых красноармейцев требовала строгого присмотра.
В начале июня эскадроны были расквартированы по разным деревням. Штаб полка вместе с 1-м в 2-м эскадровами, состоявшими в большинстве из старых красноармейцев, находился в одной станице. 3-й эскадрон, куда входили западносибирские партизаны, размещался верстах в четырех от штаба, а 4-й эскадрон, в котором имелось много бывших колчаковцев и казаков, Рокоссовский счел целесообразным поместить подальше от границы. Как стало известно впоследствии, среди бойцов 4-го эскадрона созрел заговор, организованный несколькими бывшими колчаковскими офицерами и двумя поляками – в прошлом легионерами, работавшими писарями в штабе. Заговорщики собирались напасть на штаб, разгромить его и уйти в Монголию. Случай воспрепятствовал полному осуществлению их плана.
В первых числах июня подковой казначей Грамматчиков возвращался из отдела снабжения дивизии с деньгами для выдачи жалованья. Во избежание лишних разъездов он отправился сначала в 4-й эскадрон. Подъезжая ночью к деревне, где стоял эскадрон, Грамматчиков заметил в ней необычное и показавшееся ему странным оживление. Въехав в деревню, он убедился, что бойцы эскадрона седлают лошадей. Тогда осторожного казначея взяло сомнение, на виду собирающихся в поход кавалеристов он повернул и во весь опор ускакал. Добравшись до штаба полка, он сообщил там об увиденном.
Так как 4-й эскадрон никаких приказаний о выступлении не получал, Рокоссовский поднял на ноги оба эскадрона, и отряд галопом понесся к месту происшествия. В деревне было уже пусто. Казаки эскадрона – 60 человек, вспугнутые полковым казначеем, бежали в полном вооружении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164