Джейн была готова объяснить перемены игрой света и тени. Но как быть с нарисованным мольбертом – он бы теперь повернут к ней. Так, что отчетливо читалась кроваво-красная надпись на холсте:
Lassen Sie mich frei! 1
– Нет, Джейни, тебе пора домой и в кроватку, – громко сказала она себе.
И едва не выскочила из туфель, услышав звук у себя за спиной.
Поскребывание пальцев по стеклу.
Оно доносилось со стороны закрытого тканью зеркала.
Джейн обошла зеркало со всех сторон, убедившись, что за ним ничего нет.
Из-под ткани послышался стук костяшками пальцев.
Рука Джейн сама по себе протянулась, чтобы ткань отдернуть.
– Любопытство всегда губило вас, дочери Евы, – услышала она над ухом.
Маэстро Шадов стоял рядом с Джейн. Оставалось только гадать, как он появился в кабинете, минуя вход, и совершенно беззвучно оказался у нее за спиной. Когда он успел переодеться в черный балахон с медальоном на груди и взять в руки свою трость?
Набалдашник трости и медальон излучали свет. Глаза Магистра, напротив, пугали своей чернотой. В них кружились вихри бездны.
Джейн почувствовала, как эти вихри уносят ее разум с собой.
В себя Джейн привел возобновившийся рев. Страшные глаза Шадова отпустили ее.
Она бросилась к выходу, прижимая камеру к груди.
Немигающий взгляд Хозяина Балагана продолжалал сверлить ей затылок. Даже когда входная портьера упала за ее спиной.
Не помня себя, Джейн выбралась из шатра. Черный лимузин стоял на прежнем месте. Гигант-шофер высился рядом с ним неподвижной горой.
Черных очков не было на его лице. Не было и глаз. На том месте, где у людей находятся глазницы, Джейн не заметила даже признаков впадин. Только гладкую кожу.
Что-то метнулось у нее из-под ног к машине. С замиранием сердца Джейн увидела огромный глаз. Он полз по земле, перебирая ресницами. Взобрался по колесу наверх, устроился на капоте. Уставился на Джейн черным зерном зрачка.
Шофер повернул в ее сторону слепое лицо. Полез в нагрудный карман, извлек очки и скрыл за ними свой жуткий изьян.
Его лицо осталось намертво впечатанным в память Джейн. Вскрикнув, она повернулась и побежала по улице прочь. Подальше от Безумного Балагана и его обитателей.
Спустя много кварталов она все еще слышала яростный рев.

8.03.29 (сегодня ночью)


14

Загремела дверь камеры.
– Скиннер, на допрос.
Сосед Люпионе заспешил к выходу. На допрос его водили дважды, утром и вечером. Ублюдок стучал на весь тюремный блок. Подслушивал и подглядывал во время прогулок, вытягивал сведения из сокамерников. Раз в два месяца его подсаживали к новой жертве, чаще всего к новичкам.
С Люпионе, никак не тянувшего на новичка, у Скиннера выходило не очень. Все, что пока стукач пока имел сообщить начальству это длинный список итальянских ругательств, услышанных в свой адрес. Если бы не перспектива условно-досрочного Чак Бритва давно бы задушил крысу своими руками.
Задушил. Своими руками. Cегодня эта мысль казалась особо притягательной.
С ней-то он и заснул.
– Здравствуй, Чак, – сказала блондинка в красном платье. – Ты же не забыл меня? Не забыл милую Ангелину?
Люпионе помотал головой. Ее разве забудешь?
– Ты же была утром в другом платье, – сказал он.
Ангелина провела ладонями по бедрам, разгладила шелк.
– Это платье я надела специально для тебя. Тебе нравится?
Люпионе промычал что-то похожее на «ничего себе». Он плохо разбирался в тряпках и предпочитал баб совсем без них.
– Я надевала его все два раза, – тихо сказала Ангелина, приближаясь к нему вплотную. – Первый раз на мою свадьбу.
– Ты замужем? – Люпионе боролся с желанием попятиться назад.
Близость этой девицы с некоторых пор вызывала у него в желудке спазмы.
– Не знаю, можно ли назвать это замужеством, – Ангелина провела длинным ногтем по подбородку и шее Люпионе. – Люди не признали нас, церковь отвергла. Семья отвернулась от нас. Мы вынуждены были бежать, скрываться. Потомки древнего рода, мы зарабатывали на жизнь презренным ремеслом циркачей.
– Кем был твой муж? Почему с вами так обошлись?
Взгляд Ангелины затуманился.
– Мой супруг, Дитрих, он был лучшим из мужчин. Наследником графской усадьбы. Поэтом. Искуснейшим бойцом на ножах. Непривзойденным любовником. Он был моим братом.
Любую другую женщину, спавшую с собственным братом, Люпионе обозвал бы «шлюхой». Но на Ангелину у него не поворачивался язык. Прилип к гортани.
– Мой брат подарил мне это платье в ту ночь, когда я стала принадлежать ему, – Ангелина улыбнулась. – Навечно. А на заходе солнца следующего дня меня облачили в него снова. Для них это была память о кровном грехе, связавшем меня и Дитриха. Для меня знак того, что вечность теперь принадлежит нам двоим.
Она отошла в сторону. Чак Люпионе увидел за ее спиной могильный камень. Эпитафия готическим шрифтом гласила:
ANGELINA VON MESSER
1889-1913
RUHIG SEI DEINE SEELE 2
– Я надела мое платье дважды, – шептала Ангелина на ухо Люпионе. – Первый раз на свою свадьбу. Второй раз на свои похороны.
Ее дыхание отдавало ледяным холодом. Закричав от ужаса, Люпионе шагнул назад, споткнулся о кучу мокрой земли.
И полетел в разрытую могилу.
Люпионе сел на нарах, обливаясь потом. Теперь он вспомнил весь утренний разговор. Целый день в его памяти зияла необъяснимая дыра, заполненная слепым страхом. Люпионе напрочь забыл «дело», о котором говорила Ангелина. Таково было ее желание – взвести его, как часовую бомбу, заставив действовать в нужный час.
Стрелки были установлены на полночь.
Ангелина предлагала Люпионе совершить побег из самой охраняемой городской тюрьмы. Для этого надо было сделать сущий пустяк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19