«Матиас беседовал с ним!» — подумала она и тут же решила разрушить все, над чем потрудился старик-нотариус.
— Милый мой мальчик, — сказала она, — вы оставили свои бриллианты в столе; признаюсь, мне не хотелось бы больше их видеть, ведь из-за них между нами чуть было не возникли недоразумения. К тому же, как справедливо заметил Матиас, вам следует их продать, чтобы сделать первый взнос за приобретенные вами земли.
— Бриллианты эти больше мне не принадлежат, я подарил их Натали, чтобы, видя на ней эти драгоценности, вы забыли о вызванных ими неприятностях.
Госпожа Эванхелиста сердечно пожала руку Полю, растроганная чуть ли не до слез.
— Слушайте, дети, — сказала она, взглянув на Натали и Поля, — раз так, я предложу вам кое-что. Мне нужно продать жемчужное ожерелье и серьги. Да, Поль, я не хочу помещать ни одного су в пожизненную ренту; я не забыла, что осталась вам должна. Но признаюсь вам в одной слабости: продажа «Дискрете» была бы для меня тяжким ударом. Продать бриллиант, получивший свое имя от Филиппа II, продать бриллиант, украшавший его августейшую руку, продать исторический алмаз, к которому целое десятилетие прикасалась рука герцога Альбы, — ведь алмаз был вделан в эфес его шпаги! Нет, этого не будет! Эли Магюс оценил мои серьги и ожерелье во сто тысяч с лишним; давайте обменяем их на те драгоценности, которые я отдала вам, чтобы выполнить свои обязательства по отношению к дочери. Вы от этого только выиграете, но что ж из того? Ведь я иду на это не ради материальной выгоды. Если вы будете бережливы, Поль, вам не составит большого труда со временем заказать для Натали новую диадему из бриллиантов или пучок алмазных колосьев. Вместо старомодных побрякушек — их носят нынче только люди низкого звания — у вашей жены будут великолепные украшения, которые доставят ей истинную радость. Раз уж нужно продавать, то лучше освободиться от мелочей, а настоящие драгоценности сохранить в семье.
— Но как же вы, матушка? — спросил Поль.
— Мне больше ничего не нужно, — ответила г-жа Эванхелиста. — Я буду жить в Ланстраке, как простая фермерша. С моей стороны было бы безрассудством ехать в Париж как раз в то время, когда я должна заняться ликвидацией своих дел. Я чувствую, что становлюсь скрягой в интересах моих будущих внучат.
— О матушка, — сказал растроганный Поль, — могу ли я согласиться на такой обмен без всякой доплаты?
— Господи, да разве мои интересы не совпадают с вашими? Разве я не буду счастлива, сидя у камина и думая;
«Сейчас Натали приехала на блестящий бал к герцогине Беррийской; она видит себя в зеркале с моим алмазом на шейке, с моими серьгами в ушках, и это так приятно щекочет ее самолюбие!» Ведь эти безделушки приносят женщине столько счастья, благодаря им она становится и веселой и привлекательной. С другой стороны, ни от чего женщина так не страдает, как от мук оскорбленного самолюбия; я никогда не видела, чтобы плохо одетая женщина была оживленной и любезной. Согласитесь, Поль, что счастье любимого человека приносит нам гораздо больше радости, чем наше собственное.
«Бог ты мой! А что мне наговорил Матиас!» — подумал Поль.
— Хорошо, матушка, — сказал он вполголоса, — я принимаю ваше предложение.
— Мне, право, совестно! — заметила Натали. В это время явился Солонэ, принесший своей клиентке хорошую новость: среди его знакомых коммерсантов нашлось двое дельцов, желавших приобрести особняк — их прельстил обширный сад, на месте которого можно было построить еще несколько зданий.
Они предлагают двести пятьдесят тысяч, — сказал он. — Но, если, конечно, вы не возражаете, я мог бы покончить с ними на трехстах. Ведь площадь сада равна двум арпанам.
— Моему мужу этот участок обошелся в двести тысяч, поэтому я согласна и на двести пятьдесят, — сказала вдова. — Но пусть у меня останутся мебель, зеркала…
— О, да вы знаете толк в делах! — воскликнул Солонэ, смеясь.
— Увы, пришлось научиться! — ответила она, вздыхая.
— Я слышала, что многие любопытствуют видеть церемонию бракосочетания, несмотря на то, что она назначена на полночь, — заметил Солона и откланялся, почувствовав, что пришел не вовремя.
Госпожа Эванхелиста проводила его до дверей последней гостиной и шепнула:
— У меня наберется теперь ценностей тысяч на двести пятьдесят; если от продажи дома мне достанется двести тысяч, то у меня будет капитал в четыреста пятьдесят тысяч франков. Мне хотелось бы, чтобы он приносил как можно больше дохода, и я рассчитываю в этом отношении на вас. Я, вероятно, останусь жить в Ланстраке.
Молодой нотариус с чувством признательности поцеловал руку своей клиентки. Тон, каким вдова произнесла эти слова, внушил Солонэ надежду, что союз, продиктованный корыстью, зайдет, быть может, несколько дальше.
— Положитесь на меня, — ответил он. — Я помещу ваш капитал в такие торговые предприятия, что вы, ничем не рискуя, будете получать значительный доход.
— До завтра, — сказала она, — ведь вы являетесь свидетелем с нашей стороны, вместе с маркизом де Жиас.
— Почему же, матушка, вы не хотите поехать с нами в Париж? — спросил Поль. — Натали дуется на меня, как будто я причина вашего решения.
— Я много думала об этом, дети, и решила, что помешала бы вам. Вы сочли бы своей обязанностью всюду бывать вместе со мною, а ведь у молодых людей чаете возникают собственные планы, которые я могла бы невольно нарушать. Поезжайте в Париж одни. Я не хочу оказывать на графиню де Манервиль такое же влияние, какое оказывала на свою дочь, и целиком отдаю На» тали вам. Видите ли, Поль, у нас с нею сложились привычные отношения, от которых приходится отказаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52