— Конан устроился поудобнее. — Перейдем пока к делу. Как я понял, у вас что-то украли. Что именно?
Усмешка застыла на лице герцога, и варвар неожиданно понял, что этот человек очень страдает.
— У меня украли женщину, — сказал он. — И я сделаю все, чтобы ее вернуть.
Неторопливо он выпил полный кубок вина, деликатно промокнул губы краем скатерти и придирчиво осмотрел кружевной манжет на своем правом рукаве.
Движения его были спокойны и даже ленивы, только в глазах то и дело вспыхивали огоньки гнева и страсти.
— Две зимы назад, — начал он, — я охотился на вепря в лесах неподалеку отсюда. Хозяин тех земель пригласил меня в гости, но в его замке меня настигла непроходимая скука. Он — мой родственник, и я не могу обсуждать его при посторонних. Скажу только, что женился он на сестре богатого купца, которая вместе с грандиозным приданым втащила в родовой замок затхлый душок меняльной лавки. Словом, я оставался в гостях только ради того, чтобы не обидеть троюродного брата. Охота была моим единственным утешением.
В то утро доезжачие подняли прекрасного зверя, но он, в отличие от меня, был старожилом этих лесов и отлично знал все его тропинки и чащобы. Я гнался за ним, оставив свиту далеко позади — и заблудился. Давно перевалило за полдень, и мой верный Снежок нуждался в отдыхе. Поводив его кругом поляны, чтобы он остыл, я ослабил подпругу и пустил коня попастись, а сам улегся на плащ и под тихое журчание ручья задремал.
Меня разбудил Снежок — он храпел и обеспокоенно бил передними копытами. Что-то испугало его, и это что-то теперь следило за мной из чащи. Я кожей почувствовал изучающий и грозный взгляд.
Я далеко не трус, господин вор, но в то мгновение и мне сделалось страшно. Схватив копье, я поднялся, чтобы встретить опасность стоя. И тогда гуща ветвей раздвинулась, и на поляну вышел скавр — человекоподобное существо с гривой льва. Он недолго выбирал между двумя жертвами: конь быстрее человека, его тяжелее поймать. Поэтому он решил полакомиться мною. Когда скавр бросился на меня, я успел нанести ему рану копьем в плечо. От боли и ярости человеко-зверь обезумел, и это решило исход битвы. Копье он сломал, словно тростинку, и слепо кинулся в атаку. Меча со мною не было, но я ухитрился всадить ему под лопатку охотничий кинжал. Испустив громкий рев, чудовище вытянулось в агонии и скоро утихло навсегда.
Я был очень горд собой. Но моя победа вот-вот грозила обернуться поражением — скавр своими страшными когтями разорвал мне бедро. Кровь лилась рекой, и остановить ее я не мог. Вместе с кровью я лишался и сил. Кое-как я сумел взобраться на коня. Перед глазами все плыло, а в ушах раздавался назойливый гул. Я потерял сознание.
В зыбком, колыхающемся бреду передо мной возникало очаровательное девичье лицо, иногда даже я слышал голос — удивительный, нежный голос…
Виденье было так прекрасно, что я решил, будто умираю. Это сложно понять, но… Впрочем, неважно.
Лесник нашел меня вовремя. Еще немного — и спасти мою жизнь не удалось бы. А видением оказалась Ремина — племянница лесника, сирота. Она ухаживала за мной четырнадцать дней.
Ее бессонные заботы, здоровая пища, свежий лесной воздух и доброе аквилонское вино поставили меня на ноги.
Брату доложили обо мне, и он прислал за мной крытые носилки, чтобы доставить меня в замок. К ужасу лесника, я притворился умирающим и внушил всем, что переносить меня опасно. Как только присланные удалились восвояси, я чудесным образом выздоровел. Лесник разгадал мою хитрость и пришел в беспокойство, но золотая застежка с моего плаща примирила его с действительностью.
Прекрасная Ремина была рада, что я остался. Несмотря на простое происхождение, она каким-то чудом усвоила природное, скромное благородство, словно к нему обязывала ее красота. Грязь житейская и внутренняя, присущая мужланскому роду, не пачкала ее, так же, как и земля не пачкала ее босых ног, когда Ремина гуляла со мною по лесу или собирала хворост. Ей скучно и пусто было среди людей, составлявших ее окружение. Разве можно с мужланом, озабоченным только вопросами пропитания, разговаривать о звездах или полевых цветах? Со мною ей было хорошо, а я забывал, что передо мной — босоногая крестьянка. Душою она была мне ровней.
Видишь ли, господин вор, я женат. Супруга моя — одного со мною происхождения, и мы уважаем друг друга, как хорошие приятели. Она родила мне наследника, за что я ей очень признателен. Но меж нами никогда не было любви. Разводиться с нею я не собираюсь и позволяю ей держать подле себя одного-двух трубадуров из небогатого рыцарства. Она, в свою очередь, также не стесняет моих свобод. Я вполне мог бы поселить Ремину в своем замке на правах служанки, и мы были бы счастливы. Почему я не сделал этого сразу?
— А в самом деле, почему? — высказался Конан. — Мужчина должен решать, а женщина — покоряться. Вряд ли она нашла бы лучшую долю.
Герцог помрачнел еще больше. На щеках его пылал румянец лихорадочного возбуждения.
— Я свалял дурака и первый признаю это, — продолжал он. — Да что толку? Итак, мы полюбили друг друга. Я зачастил в гости к своему брату, мерзкая жена которого прознала, в чем дело. Ее насмешки были грязны и совершенно неостроумны… Я все терпел и ни разу не ответил ей грубостью — меня переполняло счастье, которого никогда не понять торгашескому отродью. Во время последнего нашего с Реминой свидания я подарил моей возлюбленной платок из редкого ванахеймского кружева, выдав его за простую ремесленную поделку, — она не принимала дорогих подарков, хотя мы были достаточно близки… Как любили мы друг друга в ту ночь…
Вернувшись домой, я принял окончательное решение и даже обсудил его с женой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28