— Да, — сказал наконец Конан, не желая быть совсем уж невежливым. Тем более что девушка показалась ему милой. Ему нравились северянки. Впрочем, и южанки, и красавицы с Востока, и чернокожие амазонки с гибкими тонкими телами — тоже… Счастливый возраст, счастливое время в жизни молодого мужчины.
— Ну так привяжи ее под навесом. Там ведь есть навес? — говорила девушка, все так же неподвижно глядя в лицо своему гостю. — В таком случае, привяжи ее под этим навесом. И еще ее надо кормить. Да? Лошадь надо накормить? Ее кормят сеном? Там должно быть сено. Или трава?
— Трава еще есть, — сказал Конан. Возможно, бедняжка не вполне здорова. Кто знает, может быть, она пережила потрясение. Или упала откуда-нибудь и ударилась головой. Конану доводилось и падать, и ударяться головой. Выпадали в его жизни такие дни, когда он просыпался и не мог вспомнить: кто он такой, как здесь оказался и куда ему теперь идти. Память потом возвращалась. Возможно, и к этой девчонке вернется в любом случае, она хороша собой и приветлива — это чего-нибудь да стоит.
— Сделаю, как ты говоришь, — заверил ее Конан. — Лето еще не кончилось, травы довольно, да и навес найдется. А веревка у меня есть.
Лицо бритунийки озарилось медленной улыб кой.
— О, да! — произнесла она, удовлетворенно кивая. — Конечно! Лошадь привязывают веревкой!
Она повернулась и нырнула в глубину дома, оставив дверь приоткрытой.
Вскоре Конан последовал за ней, неся седло на плече.
— Я оставлю его в прихожей, — сказал он. От седла распространялся острый запах мокрой кожи и конского пота.
— Сделай так, как положено, — отозвалась девушка.
— Меня зовут Конан, — молвил варвар, оглядываясь по сторонам.
Внутри дом казался еще больше, чем снаружи. Везде были кладовки, где стояли бочонки с различными заготовками. По стенам висели связки лука и чеснока.
Конан был не великий знаток кулинарных дел, однако в полумраке ему показалось, что лук не то сгнил, не то вовсе высох. Во всяком случае, он выглядел совсем не так, как на тех постоялых дворах, где ему случалось ночевать и трапезничать. Впрочем, кто знает! Слыхал он от собратьев-наемников о таких странах, где деликатесами считаются тухлые яйца.
В других кладовках, как показалось Конану, хранились разные вещи: украшения, связанные пучками, как редиска; перстни на веревочках; медные кувшины, наваленные, словно дрова, горой; слежавшиеся платья, перевязанные бечевой, подобно пачкам вяленой рыбы; имелась даже мебель, но вся она громоздилась как попало, и пользоваться ею было нельзя. Мебель была частью старая, поломанная, а частью — дорогая. Имелась даже с инкрустированными ножками — Конан разглядел перламутровые и костяные пластинки, тускло поблескивающие в темноте.
Этих кладовок было с десяток по всем углам дома. Они стояли открыто, никак не отгороженные от большой залы, которая, судя по всему, оставалась единственным жилым помещением.
Впрочем, нет — Конан заметил один угол, занавешенный бычьей шкурой.
— Там спят мои родители, — объяснила девушка. — Это спальня. Да? Они лежат там на постели. Отец и мать. Их укрыли покрывалом. Они не проснутся, если мы только не будем шуметь.
— Понятно, — проговорил Конан. — Как твое имя?
— Имя… — Девушка задумалась. — Оризия. Да? Меня зовут Оризия?
— Очень красивое имя, — согласился Конан. — Оризия.
— Оризия! — Она засмеялась, кивая.
— А где твоя спальня? — спросил Конан.
Девушка прикусила губу, задумавшись над этим простым вопросом.
— Я лежу на ложе, — сказала она наконец. — Оно стоит там, — девушка показала в противоположный угол залы. — Без занавески. На него я ложусь и лежу.
— Понятно. Скажи, Оризия, если ты будешь так добра и предоставишь мне ночлег, — то где лежать мне?
— Тебе?
— Ты хочешь, чтобы я лежал рядом с тобой? — продолжал Конан. — Или мне нужно лечь в каком-нибудь другом месте? Или мне вообще не следует ложиться? Скажи, как поступить правильно.
Он больше не сомневался в том, что девушка не в себе, и по обычаю своего народа отнесся к ней с добротой и терпением. Простаки и безумцы всегда могут оказаться избранниками и любимцами богов, которые нарочно приближают к себе таких людей, чтобы потом вещать их устами, открывая прочим свою волю. Разум простака всегда пуст и открыт любому голосу, в том числе и голосу божества, в то время как рассудок умника забит его собственными мыслями, которые представляются тому серьезными и важными, и потому умник слышит призывы судьбы куда реже.
— Ты Конан, — сказала девушка. — Ты хочешь здесь ночевать, да? Ведь там, за порогом, дождь и ночь?
— Да, — сказал Конан.
— О, ты должен ночевать на моем ложе, — обрадовано произнесла Оризия. — Да, конечно, на моем ложе. Там можно лежать вдвоем. Оно широкое. Ты теплый?
— Полагаю, да, — кивнул Конан.
— Ты можешь меня согреть. — С этими словами девушка слегка прикоснулась к руке Конана. Ее пальцы были холодны, как лед, и на мгновение Копана окатило запахом свежей крови. Это было тем более странно, что за мгновение до этого он не ощущал никаких запахов вообще. Даже протухший лук не источал характерного аромата, а уж этого Конан объяснить себе не мог. Впрочем, следует отдать ему должное: разговаривая с полубезумной красавицей, он не утруждал себя размышлениями о каком-то тухлом луке.
«Судя по состоянию здешних припасов, вряд ли у нее найдется хороший сытный ужин, — подумал Конан. — Однако спросить не помешает».
— Скажи, Оризия, — заговорил он мягко, — а не найдется у тебя похлебки?
Оризия чуть сдвинула брови, мучительно раздумывая над услышанным.
— Похлебка… — вымолвила она.
— Это такая еда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15