«Не смей!» таким пронзительным голосом, что Саламар невольно схватился за уши, а Конан сморщился.
— Довольно, — сказал он. — Поговорим серьезно. Итак, ты утверждаешь, мой добрый Тульпис, что загорелось два дворца одновременно, что пропали все находившиеся во дворце вещи, но люди не пострадали?
— Сомнительно, — сказал Тульпис.
— Что именно? — осведомился Конан.
— Сомнительно… — повторил Тульпис. И на долго замолчал, рассматривая вино в своей кружке. Конан не торопил его. Наконец карлик произнес: — Видишь ли, в обоих случаях погибло по одному человеку. В первом дворце это была старая няня господина, которая жила на покое. Во втором — мальчишка евнух, которого недавно купили где-то в Иранистане.
— А прочие?..
— Прочие спаслись, как и было сказано.
— Что же объединяло старушку няню и мальчика-евнуха? — продолжал расспрашивать киммериец.
Тульпис закричал:
— С тобой вечно чувствуешь себя так, точно попал в застенок к начальнику стражи, чтоб его солнцем спалило! Что ты меня допрашиваешь? Что ты мучаешь меня? Ну возьми, возьми на кухне крюки и ножи и подвесь меня над огнем!. Давай, издевайся! Для тебя же не существует ничего священного, коль скоро ты собственного трактирщика и собутыльника так терзаешь!
Конан смотрел на Тульписа так, словно прикидывал: не стоит ли принять совет карлика буквально. Затем проговорил, очень медленно, взвешивая каждое слово, как будто были эти слова золотыми монетами, и киммерийцу предстояло расплачиваться ими за некий товар:
— Если мы найдем между ними общее, то поймем причину.
— Причину чего? Философ! — фыркнул карлик.
— Причину беспорядков, — невозмутимо произнес Конан.
Саламар унылым тоном протянул:
— Лично я считаю, что причина мне известна… И чем дальше, тем хуже все происходит.
Конан бесцеремонно закрыл ему рот своей широченной ладонью.
— Что ты рот человеку затыкаешь? — спросил карлик, с подозрением глядя на Конана.
— Он надоел мне, — объяснил киммериец. — Твердит про свой глупый амулет, который сам же и проглотил…
— Человек, проглотивший амулет? — Карлик изумленно уставился на Саламара. Гнев закипал в маленьком человечке с новой силой.
Следует отметить, что гневался Тульпис почти непрерывно, но сила его негодования оставалась приблизительно на одном и том же уровне; зато он знал множество оттенков дурного настроения и мастерски ими пользовался. Он играл на ярости столь же искусно, сколь хорошо обученные музыканты играют на флейте или арфе.
— Я не люблю людей, глотающих амулеты! — сказал карлик и скрестил на груди руки. — В них есть что-то нездоровое.
Конан хмыкнул и налил себе еще вина.
— Я бы не стал связывать проглоченный амулет и сгоревшие в Аграпуре дома, — сообщил киммериец.
— А кто их связывает, — проворчал карлик, — они не ковры, чтобы их связывать…
Допив вино, Конан бесцеремонно объявил:
— Мы останемся здесь на ночлег. Вероятно, проведем у тебя несколько дней. Нас разыскивает городская стража, так что попрошу тебя, Тульпис, убедительно попрошу — не болтай о том, что нас видел. Иначе в следующий раз я не буду столь снисходителен к твоим слабостям. Человечек ты маленький, а слабости у тебя большие, и, боюсь, рано или поздно они причинят тебе не приятности размером со слона.
* * *
Если Саламар рассчитывал на спокойную жизнь в таверне у Тульписа, вдали от шума и беспокойств, охвативших Аграпур в эти дни, то он сильно ошибся.
После прекрасно проведенной ночи, которую гирканец проспал в настоящей кровати, укрываясь настоящим одеялом и с подушкой, набитой свежим сеном, под головой, Саламар был вынужден вернуться к трудностям и невзгодам.
Началось все, естественно, с Конана. Неутомимый киммериец был на ногах с рассветом и вскоре растолкал Саламара.
— У тебя много дел, — сказал Конан, неприятно усмехаясь.
— У меня? — Саламар сел, сонно потирая глаза. — Для чего ты разбудил меня? Что тебе от меня нужно?
— Я спас тебя из тюрьмы, — напомнил киммериец. — Если бы не я, ты сейчас уже сгорел бы заживо. Или дожидался бы палача, который отрубит тебе руку. Воровать — и то толком не умеешь!
— Я же говорил, что я неудачник, и все мое невезение — от этого предм… кх. — х! — Саламар закашлялся, не желая раздражать могучего варвара.
Конан снизошел к его стараниям не раздражать собеседника и сделал вид, будто не расслышал последнего слова, утонувшего в приступе неистового кашля. Дождавшись, чтобы гирканец успокоился, варвар продолжал:
— Итак, дружище, во г что мне удалось вытрясти из нашего хозяина. Во время каждого из пожаров сгорело по одному человеку. И это, думается мне, неспроста.
— Мы это вчера обсуждали, — зевнул Саламар. — Боги, Конан! Когда ты успокоишься? Я так устал!..
— Ты сидел в тюрьме и ровным счетом ни чем не занимался, — напомнил ему киммериец.
Саламар взвыл:
— Конан! Ты — варвар и убийца!
— Не смею отрицать очевидного. — Конан вздохнул.
— В тюрьме я, позволь заметить, не отдыхал — как ты изволишь выражаться, — а страдал. Это занятие отняло у меня уйму сил. Конан! Пожалей меня!
— Нет уж, — отрезал киммериец. — Ты будешь делать то, что я велю. А велю я тебе следующее. Ты должен обойти все пожарища и поговорить там с людьми. Потолкуй о том, о сем. Расспроси их о разных деталях. Я хочу, чтобы ты узнал как можно больше о погибших. Мы обязаны выяснить, какая существовала между ними связь. От этого многое зависит…
— Я сделаю все, что ты потребуешь, Конан, — заверил Саламар, видя, что спорить с варваром бесполезно. — Ты только корми меня вовремя и объясняй, ради всех благодетельных божеств Хайбории, зачем тебе нужно разбираться в аграпурских пожарах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18