За полтора года отчаянных поисков инвесторов я чуть было не вписался в проект с какими-то левыми бандитами, желавшими снять на базе моего кино комедийное софт-порно со своими любовницами в главных ролях; один из федеральных каналов чуть было не украл сценарий; меня чуть было не подставили под взятие «дружеского кредита» в банке. Но главной, отравляющей существование проблемой стала вопиющая, вселенская несправедливость города-героя Москвы.
Самые бесталанные из наших однокурсников, нахрапистые региональные пареньки к своим тридцати стали топ-менеджерами телеканалов, совладельцами компаний по изготовлению рвотных сериалов или рекламных агентств.
Однокурсницы, когда-то читавшие Гёте в подлиннике и с презрением смотревшие на всех, у кого не было квартиры с эркером в районе Патриарших, периодически выпрыгивали у меня на глазах из тонированных немецких авто, которыми управляли сомнительного вида кавказцы или парни лет тридцати с безукоризненным маникюром и напряженным взглядом.
Если раньше знакомство с ними можно было завязать в буфете, теперь их буфетами стали рестораны в пределах Садового кольца, в сторону которых я даже смотреть боюсь. Стихи, знакомые с детства, о том, что у «каждой работы — запах особый», я мог бы дополнить тем, что запах есть даже у бедности. Это запах дорогих ресторанов, в которых ты никогда не поужинаешь.
Воровать я не умею, учиться этому поздно, да и негде. В целом, перспективы в этом городе у меня невзрачные — либо пополнить армию унылых клерков, либо загнуться от пьянства в компании собственных высокоинтеллектуальных друзей. Остается мечта. Всего один инвестор с одним миллионом долларов, на десять миллионов москвичей. И кино. И… впрочем, не будем о радужном будущем. Я не тщеславен, хотя… безусловно…
Мысленный полет к «Оскару» прерывает телефон, на дисплее которого значатся два неотвеченных вызова из офиса, одно эмэмэс и пара эсэмэс от Саньки. Эмэмэс оказался демотиватором, изображающим жирного котяру, и подпись под ним: «Погладь котэ! Погладь котэ, сука!»
Я ругаюсь в адрес отправителя и тру эмэмэс. Звонки с работы игнорирую.
Одно из эсэмэс — послание Саньки, который готов встретиться на «Маяковской», в сквере у театра Сатиры, минут через десять. Санька — мой хороший знакомый из клуба пятничных преферансистов. Литературный критик, вот уже пять лет пишущий роман об истории новой России. Хороший знакомый, а сегодня — так просто лучший, ведь предмет нашей встречи — марка ЛСД, которую Санька обещает достать уже месяц, а деньги за нее я заплатил месяца два назад.
Смотрю на накладную посылки. В адресе доставки значится бизнес-центр на Шмитовском проезде. Минут тридцать ходу. Еще минут двадцать на встречу с Санькой. Не успеть…
На Шмитовский дико не хочется. Хочется выпить холодного пива, позвонить Аньке из «РИА Новости» или домой и порезаться по сети в «Диабло». А посылка чтобы магическим образом самодоставилась…
Но добрые маги остались в мире «Диабло», вытеснив в реальность всю компьютерную нечисть — жуков, скорпионов, пауков, злобных драконов и плюющихся ядом птиц, превратившихся в жирных клиентов, офисных хозяйственников, коллег-курьеров, работодателей и секретарш из чеченских офисов. Они сидят в офисных башнях, за крепостными стенами из торговых центров и мебельных салонов, захватывают все новые и новые земли вокруг меня и мигом сжирают все полезные ископаемые, превращая их в бабло. Их армия множится с каждым днем, и выходит так, что противостоять ей мне нет никакой возможности. А главное — среди них нет ни одного инвестора…
Шмитовский проезд. Чертов Шмитовский проезд. И секретарша эта. «Через двадцать минут на Шмитовском». И это она сказала мне — выпускнику ВГИКа! В самом деле, мир изменился.
— Да пошла ты! — вслух бормочу я. — Я же тебе не реактивный.
И чтобы хоть как-то скрасить свою беспомощную злобу, иду к ближайшей палатке, где покупаю две бутылки гребаного «Миллера», с которым сажусь на лавку в сквере. Судя по времени, Санька вот-вот должен появиться.
Пиво, как обычно, кислое, народ вокруг непримечательный. Закуриваю, вспоминаю об Аньке из «Новостей» и, положив на колени кейс, начинаю отстукивать на крышке «Need you Tonight».
Дойдя до припева, неожиданно для себя, в конце барабанной дроби, нажимаю большими пальцами на хромированные клавиши. Кейс щелкает и открывается.
Обычно я не заглядываю в посылки, которые доставляю. То ли из-за воспитания, то ли (не хочется это признавать) из-за того, что это либо конверты, либо коробки, обмотанные скотчем. В общем, то, что вскрыть без следов насилия не представляется возможным. Кейс я везу впервые. Тем более такой, который открывается…
Сначала я подумал — что-то не то с глазами. Ну, там, раздвоение или проблема с хрусталиком. Нет, реально, этого просто не могло быть. Так не бывает. В кейсе, ровными рядами, пачка к пачке, нежно изумрудного цвета, уютно лежат… доллары.
Я засунул голову в чемодан и зачем-то понюхал пачки. Они пахли хлорвиниловыми кубиками из детства. С этим запахом у меня ассоциировались счастье, беззаботность и защищенность. Удивительно, что баксы пахнут так же. Наверное, это запах мечты. Я трогаю пачки руками. Я пролистываю парочку. Похоже, настоящие. Нет, точно настоящие… На лбу выступают капли пота. Кажется, я схожу с ума.
Закрываю кейс. Потом снова открываю. Не понимаю, сколько в нем денег. Аккуратно запускаю руку внутрь, глядя по сторонам, начинаю считать. Ровно сто пачек.
Кажется, теперь потеют даже колени.
Если в пачке сто купюр… успокаиваю дыхание… если в пачке сто купюр, то десятка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11