Переход от скандала и драки к более приятным материям был чересчур неожиданным, и старик совершенно растерялся. В голове у него было пусто, и в этой полупьяной пустоте гвоздем сидела одна-единственная мысль: двести долларов – это, черт их побери совсем, ровно двести бутылок водки. – Чего там – извини, – продолжал он, бережно засовывая деньги в нагрудный карман рубашки и застегивая клапан на пуговку. – Дело житейское, с кем не бывает. Ты мне слово, я тебе два… Не поубивали друг дружку, и ладно. Я в молодости, бывало, тоже…
Он замолчал и осторожно пригладил клапан кармана дрожащей ладонью, словно боялся, что деньги вот-вот исчезнут. Жизнь буквально на глазах обретала смысл, кровь быстрее побежала по жилам, глаза заблестели.
– В магазин, что ли, сгонять, – с деланной нерешительностью сказал он. – Тебе в магазине ничего не надо?
– Да нет, – сказал квартирант и отступил в прихожую, давая дяде Феде выбраться из ванной.
Под ногой у него коротко звякнул осколок упавшей со стены плитки. – Только ты, дядя Федя, деньги в обменник неси. К валютчикам на улице не суйся.
Разведут тебя на пальцах, останешься без копейки в кармане, да еще и морду набьют, если шуметь начнешь.
– Не учи ученого, – проворчал дядя Федя, торопливо сдергивая с вешалки куртку и нахлобучивая на плешь шапку.
– Эх, ты, – почему-то загрустил квартирант. – Дядя Федя съел медведя…
* * *
Ноги сами несли его к обменному пункту. Погода стояла пасмурная, сырая и холодная. Выпавший накануне снег еще лежал на газонах рваными грязно-белыми заплатами, но на тротуарах его уже растоптали в сырую серо-коричневую кашу, которая противно хлюпала под ногами и разлеталась во все стороны мокрыми лепешками. Лица встречных людей казались бледными и озабоченными, но дядя Федя не замечал ничего вокруг, окрыленный лежавшими у сердца деньгами. На полпути к обменнику он вдруг спохватился: вряд ли стоило разгуливать по улицам с такой суммой в кармане. Тем более, что менять все доллары разом он вовсе не собирался. Пока хватит и одной бумажки, а вторая пускай полежит в заначке…
Он немного потоптался на месте, а потом решительно махнул рукой: да чего там! Волков бояться – в лес не ходить. У любого из нынешних сопляков каждый день вдвое большая сумма расходится на коньяк, баб и сигареты. Для них это не деньги. А с другой стороны, кому может прийти в голову, что у него, дяди Феди, в кармане засаленной байковой рубахи лежит двести баксов новенькими хрустящими бумажками? Правильно, никому. Значит, нечего дергаться. Надо поторапливаться, а то в горле совсем пересохло…
Очереди в обменном пункте, слава богу, не было.
Дядя Федя сложился пополам и заглянул в прорезанное в зеркальном, с золотистым отливом, непрозрачном стекле узкое окошечко. Внутри зеркальной будки, как червяк в ореховой скорлупе, сидела густо накрашенная девица лет двадцати и читала какой-то иллюстрированный журнал. Когда дядя Федя положил в приемный лоток одну из своих бумажек, она отложила в сторону журнал и небрежно взяла купюру наманикюренными пальчиками. Дядя Федя ревниво наблюдал за ее действиями.
– Менять будете все? – не глядя на него, спросила девица.
– Чего? – не понял дядя Федя, который немного отвлекся от дела, задавшись вопросом, какова на ощупь грудь кассирши. С виду она была очень даже ничего, и дядя Федя подумал, что лет тридцать назад наверняка не удержался бы – просунул руку в это окошечко и пощупал. Ну наорала бы она на него, ну кликнула бы милицию… Милиционеры – тоже люди.
Отвели бы его за угол, с глаз долой, посмеялись да и отпустили.
– Я спрашиваю, менять будете все сто долларов? – повторила свой вопрос кассирша.
Дядя Федя со скрипом почесал заросший седой щетиной подбородок. С одной стороны, было очень заманчиво взять в руки целую кучу денег, а с другой – ну, на что ему столько за один раз? И потом, есть ведь еще и инфляция, мать ее так и разэтак…
– Баксов двадцать поменяй, а остальное так отдай, – решил он. – Только бумажки чтобы поновее, а то дашь портянки, которые в карман положить срамно… И чтобы не фальшивые!
Девица никак не прокомментировала это заявление и принялась мудрить над дяди-Фединой купюрой. На секунду оторвавшись от своего занятия, она бросила на дядю Федю быстрый взгляд и снова опустила глаза.
– Одну минутку, – сказала она. – Я посмотрю, есть ли у меня сдача.
Дядя Федя пошире раздвинул локти, навалился грудью на узкий прилавок и фасонисто заплел ногу за ногу, сунув небритую физиономию чуть ли не в самое окошко и наполняя тесную кабинку одеколонным перегаром.
– Отчего же не подождать? – благодушно заявил он. – Минутку подождать можно…
Он хотел сказать еще что-то, но в эту минуту позади него с грохотом распахнулась дверь, и по мозаичному полу застучало множество обутых в тяжелые сапоги ног. Девица в зеркальной будке вскинула свои густо подведенные гляделки, уставившись на что-то за спиной дяди Феди. Дядя Федя даже не успел обернуться. Его вдруг грубо схватили за локти, с нечеловеческой силой заводя их за спину, так что старик, потеряв опору, с размаху треснулся физиономией о пластиковый прилавок. Из глаз у него посыпались искры, затмевая дневной свет. Придя в себя через какое-то мгновение, дядя Федя обнаружил, что лежит на полу, упираясь в него носом, и тупо разглядывает высокий черный ботинок армейского образца, запачканный по ранту снеговой кашей. Выше ботинка располагалась штанина камуфляжных брюк. Дядя Федя попытался повернуть голову, чтобы разглядеть того, кто разместился внутри этих форменных штанов, но кто-то грубо придавил его голову к холодному скользкому полу, и чье-то колено больно надавило на его позвоночник между лопаток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16