– насторожился Круглов.– А вы встречали еврея, которому ни разу в жизни не угрожали? – с горечью спросил Перельман. – Лично мне не приходилось.– Может быть, у вас сохранились записки с угрозами?– Я что, похож на мазохиста? – язвительно осведомился Перельман. – Разумеется, всю эту мерзость я без промедления отправлял в мусоропровод. Я ведь не собирался обращаться по поводу этих угроз в милицию. Я сам могу за себя постоять, знаете ли… И потом, несерьезно это все: записочки, пентаграммочки, свастики разные… То есть это я думал, что несерьезно, – поспешно поправился он. – А оно вон как обернулось…– Да, – согласился майор, – хуже некуда. А что писали-то?– А что в таких случаях пишут? Оскорбления, брань, угрозы… Повторяю, я был уверен, что это просто чьи-то идиотские развлечения. Да я, если хотите знать, и сейчас в этом уверен… Знаете, иногда они свои, с позволения сказать, послания подписывали. Причем всякий раз по-разному: то российскими патриотами назовутся, то детьми Сатаны.., причем Сатана у них, заметьте, пишется через "о" – «СатОна»… А как-то раз, вообразите себе, подписались «воинами ислама»… А почерк при этом один и тот же, и даже орфографические ошибки одинаковые. Ну что я должен был подумать? Резвятся подростки, некоторых политиков наслушавшись, газет начитавшись да насмотревшись нашего родного телевидения. Вот и дорезвились.– Да уж, – сказал Круглов и попробовал выдернуть штык, которым была пришпилена сова. Штык оказался вбитым в фанерный планшет прочно, на совесть, и сидел мертво, как на резьбе. От совы исходил сухой пыльный запах.К обратной стороне перевернутой деревянной подставки, на которой сидела несчастная птица, была приклеена потемневшая медная пластинка с гравировкой. «Мастер Гуляев, – с трудом разобрал мелкий шрифт майор, – Москва, 1937 г.» – Вы говорили, вам угрожали по телефону, – продолжал он, отводя взгляд от злосчастной совы, которую сегодня ночью убили во второй раз. – Расскажите об этом.– Да нечего особенно рассказывать, – развел руками учитель. – Ну, звонили пару раз ко мне домой… Раз пять, если быть точным. Ну, повесить обещали, яйца оторвать.., извините за подробности.., даже, простите, изнасиловать. Голоса разные, но все принадлежат соплякам не старше семнадцати лет, в этом я уверен. Пробормочут какую-нибудь пакость замогильным голосом, фыркнут и повесят трубку… Неприятно, конечно, но кто воспринимает такие вещи всерьез?– А по голосу вы никого из своих учеников не узнали? – спросил майор.– Вас интересует, подозреваю ли я кого-нибудь конкретно? – уточнил Перельман. – Увы! Если бы я кого-то опознал по голосу или каким-либо иным способом, я давным-давно оборвал бы сопляку уши и сделал бы это так основательно, что у него разом вылетела бы из головы вся эта сатанинско-исламская дурь.Уверяю вас, для меня это не составило бы труда.Круглов оценивающе посмотрел на Перельмана и понял, что это правда. Очки с сильными линзами создавали иллюзию беззащитности, но плечи у историка были прямыми и широкими, шея напоминала ошкуренное бревно, на груди можно было при желании ровнять гвозди, а рукава серого поношенного пиджака туго облегали довольно внушительные бицепсы. Кроме того, учитель явно был неглуп и, что называется, не робкого десятка – по крайней мере, держался он вполне достойно, хотя неожиданный переход хулиганствующих малолеток от телефонных угроз и дурацких записочек к погромам и убийствам наверняка должен был произвести на него самое угнетающее впечатление.– Знаете, – снова заговорил Перельман, – мне не хотелось бы.., э-э-э.., возводить напраслину на кого бы то ни было.., тем более на своих учеников, но дело обернулось неожиданной стороной… Все это слишком серьезно – убийство и вообще… У нас в школе есть определенный контингент.., буквально несколько человек… Вам ведь знакома эта молодежная мода – бриться наголо?Майор кивнул.– Ну вот… То есть я не думаю, конечно, что это настоящие скинхеды, но чем черт не шутит?– Кто? – переспросил майор. Слово было какое-то знакомое, но он никак не мог припомнить, где слышал его раньше.– Скинхеды, – повторил Перельман. – Бритоголовые. В буквальном переводе с английского – «кожаные головы». Я где-то читал, что наци и сатанисты бреют себе черепа, и вот теперь подумал, что…– М-да, – недовольно проворчал майор. – Уф-ф-ф… Чертовски неприятная история. Терпеть не могу работать с подростками.– Очень хорошо вас понимаю, – подхватил Перельман. – Они как инопланетяне: своя система ценностей, свой кодекс чести, круговая порука и полная уверенность в том, что все взрослые – просто банда самодовольных идиотов. А каждый из них, само собой, непризнанный гений…– А вы не очень-то их любите, – заметил майор.– Поработайте в школе, – предложил Перельман. – Я уж не говорю :– годик, но хотя бы месячишко. Уверяю вас, майор, таких испытаний не выдержит никакая любовь. Разве что родительская, да и то… Я вот что подумал, майор: если это бритье голов – не просто дань моде, то за этими мальчишками наверняка стоит кто-нибудь постарше. Этакий гуру – идеолог, преследующий какие-то свои цели.– Несомненно, – сказал майор. – Если это так, то мы его найдем и непременно возьмем. А знаете, что я думаю? Я думаю вот что: ну почему все время получается, что обыкновенные уголовники работают с подростками гораздо успешнее, чем наши дипломированные педагоги? И общий язык они находят, и общие интересы…– Бросьте, майор, – скривившись, как от кислого, ответил Перельман. – Не надо заводить эту песню, она устарела. По идее, в ответ на ваш вопрос я должен покраснеть, потупиться и начать оправдываться и разводить руками:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17