Рот раскрылся. И мужчина, пару минут назад отплясывавший под барабаны и шум трещотки, принялся глотать теплую кровь. Глаза его при этом закрылись. Когда чаша была пуста, Жорж Алатур попытался вырвать ее. Но зубы мужчины так крепко держали глиняный край, что с первой попытки вырвать посуду не удалось. Когда последняя капля крови стекла в рот, челюсти разжались и голова упала на грудь.Продолжая постукивать трещоткой по колену, Жорж Алатур взмахом руки остановил барабанщиков. Воцарилась вязкая, густая тишина.Колдун отдал распоряжения помощникам и тихо покинул место. Он шел задумавшись, низко опустив голову, не глядя под ноги. Следом на носилках помощники внесли в дом уснувшего, обессилевшего танцора. Что говорил вселившийся в него дух, барабанщики не слышали.– Положите его туда, – указал колдун на штору, за которой стояла железная кровать. * * * Сухогруз «Академик Павлов» благополучно миновал пролив Босфор. Где-то за горизонтом по правому борту располагался остров Крит. Затем прошли Мальту и Сицилию. Потом проплыли невидимый Тунис, потому как у его берегов проходили ночью. А наутро – Алжир, позже Марокко и Испания. Моряки рассказывали Илье, как пару лет назад заходили в Малагу и какое там вкусное вино.Наконец сухогруз прошел Гибралтар и вышел в Атлантику. Погода стояла лучше не придумаешь, тепло, но не жарко, ветер попутный.Качки не чувствовалось, все четко шло по графику. Отсылались в порт радиограммы, радист получал ответные сообщения. Отпраздновали день рождения помощника капитана и старшего моториста.Жизнь на корабле вошла в привычное русло.Солнце целый день стояло над головой, жарило макушку и обжигало плечи.По ночам в черном бархатном небе зажигались мириады южных звезд. Илья подолгу стоял или сидел на палубе и, запрокинув голову, смотрел в мерцающее небо. Выражение его лица при этом становилось загадочным, таким, словно он изо всех сил старался вспомнить что-то очень важное, но это воспоминание ускользало, как волна. Только, кажется, ощутил прикосновение воспоминаний, увидел лица, услыхал голоса, и они вдруг разом пропали, растворились в звездном небе, улетели куда-то высоко-высоко, в ночную бездну.Такая же бездна простиралась и за бортом.Юноша задавал себе вопрос: что страшнее, бесконечность ночного неба или бесконечность океана? Он ему казался таким же огромным, необъятным, как и небо. Гудели двигатели, и сухогруз «Академик Павлов» проходил милю за милей, пересекая Атлантику, двигаясь за запад. Неизменной на небе оставалась лишь Полярная звезда.Она никогда не меняла своего места.– Ты чего такой задумчивый? – рядом с Ильей с зажженной сигаретой устроился на палубе Иван.Тот даже вздрогнул, услышав голос приятеля.– Да так, ничего.– Я тоже, когда в небо смотрю, – произнес Селезнев, – о доме почему-то думаю. Хочется мамку видеть.От этих слов Ястребова передернуло, но в темноте этого не было видно.Иван продолжал:– Дома хорошо. Я уже начинаю понимать, что такое земля и что такое родной дом. Откуда ты родом?– Я родом? – Илья задумался.– Что, даже не знаешь? – чуть презрительно хмыкнул Селезнев и потер кулаком щеку.– Почему не знаю, – знаю.– Тогда что же не говоришь?– А зачем тебе? – спросил Илья.– Так просто. Ты вообще какой-то странный, Илья. Молчишь все время. Даже команда шушукается, говорят, может, ты в секте состоишь.– Я в секте? – Илья улыбнулся. – Ни в какой я секте не состою и никогда не состоял.В комсомоле – да, а в секте – нет. Кто это тебе такое брякнул?– Все говорят, – передернул плечами Селезнев.– Да пусть не трындят! Делать им нечего, вот и выдумывают разное! Какие в мореходке секты? Ты же сам, Ваня, знаешь. Мы сто раз проверенные.– Я им и говорю, что ты нормальный парень, свой в доску.– Правильно, – сказал Илья. Он вытащил из кармана дешевые сигареты, сложил ладони ракушкой, закурил, выпустил струйку дыма. – Красота какая!– Ага, – ответил Селезнев, зевая.– Звезды так близко. Кажется, протяни руку и любую снимешь с неба.– Снимешь, размечтался! – Иван зевнул еще раз и, хрустнув суставами, поднялся с палубы. – Пойду к радисту, музыку послушаю.Ястребов знал, ни к какому радисту Селезнев не пойдет, а завалится спать и будет храпеть.А он, Илья, долго будет ворочаться, силясь вспомнить лицо матери, или отца, или бабушки.И опять ему это не удастся, и будет его злить храп напарника. И он, как обычно, встанет и пойдет на палубу. Наступит рассвет, а корабль, гудя двигателями, снова поплывет по Атлантическому океану, отмеряя милю за милей.День шел за днем. Солнце вставало и садилось. Капитан сухогруза радовался, но вслух свою радость не высказывал. Пока не было никаких ЧП, штормы не налетали, и сухогруз не выбивался из графика ни на один день.«Скоро Гаити, а там и до Кубы рукой подать».Понемногу погода стала меняться. С каждым днем становилось все жарче и жарче, термометр показывал тридцать четыре градуса в тени.На палубе с неприкрытой головой стоять было невозможно, да и босиком по раскаленной палубе не пройти.В каютах стояла нестерпимая жара, даже вентиляторы от духоты и жары не спасали. Они лишь гнали горячий воздух из одного угла в другой, перемешивая его резиновыми лопастями.Надвинулась невероятно душная ночь.Илья ворочался с боку на бок. Простыня стала влажной от пота, прилипала к телу. Воздуха не хватало. Ястребов, сбросив простыню, сел на кровать.Селезнев повернулся, открыл глаза.– Ты чего подхватился?– Жарко. Выйду на палубу, покурю.– Там тоже жарко, – зевая, произнес Селезнев и, отвернувшись к стене, попытался уснуть.Илья натянул штаны, сунул в карман пачку сигарет, спички и пошел на палубу. Действительно, на палубе было ненамного лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14